тот поставил себя с окружающими), каково было парню в 25 лет получить на шею жену и двух детей, не имея ни приличного заработка, ни надежд на будущее, ни твёрдых ориентиров, наконец, просто не успев пожить? Ему постоянно казалось, будто земля уходит у него из-под ног, масса всевозможных дел и делишек валилась как из рога изобилия без просвета, не оставляя места жизни, чувствам, мечтам, желаниям и мыслям. Впрочем, последним он был чужд, в общем смысле этого слова. Нельзя сказать, что молодой человек что-то планировал в своей жизни на отдалённую перспективу или пытался выстрадать для себя дельное мировоззрение, однако с гнетущими житейскими проблемами он справлялся хорошо, и именно это в конечном счёте его сильно подвело. Когда их начало пребывать всё больше и больше, Гена не прекращал усердствовать, а если подумать, что ошибись он хоть раз, потерпи малую неудачу, расстройся, плюнь и всё брось, то у него появился бы шанс остановиться, оглядеться вокруг, подумать и, быть может, принять какое-нибудь верное решение или, наоборот, не сделать большую глупость, упорядочить и упростить свою жизнь, не обязательно отказавшись от того, что уже имеет, но взглянув на самого себя не только как отца, мужа и сына, а ещё и просто молодого человека. А так, он пребывал в западне.
Ожидать повышения по службе и увеличения жалования в ближайшем будущем ему не приходилось, он топтался на месте и не видел выхода из создавшегося положения, работу исполнял прилежно, но делал так мало, что никому бы и в голову не пришло доверить парню нечто важное. Хотя от работы Гена испытывал удовлетворение, как, наверно, испытывают удовлетворение все, кто что-то делает и у кого это что-то получается, но оно тоже оказалось частью западни, недовольство подвигло бы его на поиски более достойного занятия. Дома же он всегда пребывал в смешанных чувствах: он ощущал, будто его родная, любимая, так давно и хорошо знакомая Аня не вполне с ним искренна, он не чувствовал от неё былой самоотдачи и доверия, находил этому тысячи уважительный причин и ими себя успокаивал, однако осадочек всё равно оставался, и если бы не их весьма редкие, но очень откровенные ссоры-разговоры, которые впоследствии, увы, совсем сошли на нет, когда каждый не стеснялся высказать всё, что накопилось у него на душе, после чего оба будто прозревали, ведь в сказанном не было ничего страшного и решающего, а порой и серьёзного, то долго бы их семья не протянула. Он понимал супругу, понимал, что она ему говорит и чего не договаривает, и по доброте душевной никогда на неё не давил, особенно в поисках работы. Единственное важное, что до него никак не могло дойти – её выбор профессии. Но по этой же причине он и «уважал» жену.
А детей он полюбил. Часто, каждый день после ужина и все выходные, иногда слишком непосредственно для молодого мужчины, самозабвенно с ними возился, но по отдельности. Мальчика Гена любил больше, хотя Светина русая головка время от времени вызывала в нём такие приливы нежности, какие никто и никогда ни до, ни после этого периода его жизни в нём не вызывал. Жена находилась