от роду с девочкой 16 лет и мальчиком 12. Сказать, что осиротевший супруг переживал по поводу её кончины, это не сказать ничего, ведь он знал свою супругу большую часть жизни. Более жалкой картины, чем взрослый мужчина, без стеснения рыдающий над телом жены, не видел никто из тех, кому пришлось лицезреть его горе. У них, скорее, такая откровенная печаль вызывала недоумение, поскольку в последнее время Геннадий всё меньше и меньше выказывал свои чувства по любому поводу, что объясняется его зрелостью, однако кое-кто додумался трактовать состояние мужчины как прорыв давно копившегося горя. Тем более удивило то, как скоро он вернулся к делам, и с какой лёгкостью впоследствии потерял интерес к детям – лучшей памяти о почившем человеке. Некоторое время они прожили раздельно: Света – у бабушки по матери, где вдоволь насмотрелась на горе старухи, потерявшей единственного ребёнка, которая и не думала ограждать девочку от наступившей для неё беспросветности, Аркадий – у родителей отца, оберегавших любимого внука от тех напастей, что свалились на их семью. Потом дети вернулись в отчий дом, но, пережив по отдельности то, что необходимо было пережить сообща, разошлись по разным путям, потеряли чувство семейной сплочённости, в которой не хватало очень важного звена.
Их реакция на смерть матери оказалась различной. Света как всегда была сдержанна, лишь в тот злополучный вечер, когда отец сообщил им новость, всхлипывая и постоянно сбиваясь, она проревела несколько часов к ряду, причитая: «Мамочка, мамочка…» – наутро же без подсказки оделась в чёрное и более не проронила ни слезинки, всплакнула только на кладбище, когда на крышку гроба глухо падали сухие комья серой земли. Аркадий поначалу, казалось, не понял смысла сказанных в полумраке слов, он выслушал их молча, после чего отправился в свою комнату. Когда дед вошёл к нему под науськиванья бабки, чтобы проверить, как он там, то нашёл паренька очень грустным, сидящим за компьютером и рассматривающим семейные фотографии, в его глазах читались смятение и страх, он всё прекрасно понимал. В несколько часов между тем, как узнали родные и сообщили детям, за него волновались более всего, характером мальчик выдался в покойную, утончённую и ранимую натуру, но оказалось, что перед непосредственным напором несчастья он был более стоек, чем его отец. Бушевавшие в нём тягостные чувства не имели непосредственного выхода, Аркадий переживал в общем, целостно, быть может, с фатализмом, необычным для юного возраста, однако являющимся признаком отрадного характера, открытого, но упорядоченного и творчески гибкого. Произошедшая с ним трагедия начала превращать довольного жизнью мальчугана в личность.
Другая жизнь
Через полтора года – срок не малый – Геннадию Аркадьевичу, наконец, надоело, что мать является хозяйкой в его доме, и он женился во второй раз. Так вышло, что новая жена оказалась молодой женщиной, которая, тем не менее, к своим 29 годам успела многое повидать в жизни. Звали её Оксаной и, что скрывать, несмотря на