и сказала: «Почему бы тебе не переехать ко мне в Перу навсегда?»
– А она?
Элизабет улыбается снисходительно:
– А сама как думаешь, что она? Вежливо поблагодарила. Но так, что я сразу поняла: Эдда не хочет переезжать. Категорически. Она хочет остаться в Германии, в Мюнхене, до самого конца. И к тому же, это уже моя личная догадка, она не хочет быть обузой. В общем, причин не ехать сюда у нее, наверное, много. Кстати, я заметила, что мое общество тоже было ей в тягость, ведь она отвыкла от людей.
– Та Эдда, которую описываешь ты, совсем не вяжется со всем тем, что я про нее слышала, начиная с изнуряющего суда с городом Кёльном и заканчивая слухами о том, что в гостиной ее квартиры висит огромный портрет рейхсмаршала в парадной форме, и она, обожая отца, отрицает все его преступления…
Элизабет хмыкает и холодно интересуется:
– Ты хочешь сказать, она нацистка?
– Так говорят. Я не знаю. Всё наше с ней общение закончилась тем, что она послала меня далеко и надолго.
– Может, она и была груба… но она не нацистка, я уверена. Люди жестоки. – Элизабет страдальчески закатывает глаза, и я вижу, как она похожа на своего дядю. – Все считают, что раз ты Геринг, то непременно сволочь. Бедная, бедная Эдда.
– Слушай, это ее жизнь, и история со шкатулкой – лучшая иллюстрация того, что кузина твоя – вечная пессимистка, зацикленная на страданиях и своем ненаглядном папочке…
– Наверное, это так. – Элизабет вздрагивает от резкого крика кого-то из торговцев, но не оборачивается, продолжая: – Я видела ее всего-то раз в жизни, два года назад в Мюнхене. Она очень милая, приятная, мягкая и по отношению ко мне была очень дружелюбна. В то же время, когда смотришь на нее, то отчетливо понимаешь: вот на этом человеке лежит тяжкое бремя вины за отца. Ее всегда будут винить за то, что натворил Герман. Сочувствия не проявит никто.
У меня (на фоне Эдды) есть неоспоримое преимущество, потому что я наполовину чешка, с еврейской кровью и, ко всему прочему, живу в Перу, далеко от Европы. А это несколько другое дело. Потому что европейское общество погребет тебя под руинами исторической памяти.
Разница между Эддой и мной заключается еще и в том, что я всегда жила очень позитивной жизнью, жизнью оптимиста: такими были и моя мама, и бабушка. А Эдда очень одинока – ни мужа, ни детей. Общаться с дальними родственниками у нее нет никакого желания, она давно и окончательно оборвала с ними связи. Но я уважаю ее решение. Пусть оно и спорное.
– Но свою часть наследства она принять не отказалась!
Элизабет хмыкает и бесцеремонно меняет тему:
– Давай пройдемся еще немного по рынку. Я заметила, что тут переводят наклейки на футболки! Вы с Сергеем не возражаете, если я за пять минут сделаю такую майку с наклейкой «Харлей» для Майкла?!
Она ныряет в проход между торговыми рядами и вперевалочку преодолевает метров двести, останавливается рядом с очередной торговой точкой и вступает в живой диалог с продавцом. Тот шустро выкладывает