надо пережить самому. Ты не можешь знать, сколько ночей ещё там, на Земле, я лежала вот так же: одна, глядя в чёрную пустоту пред собой, и ждала, ждала, ждала!.. – Голос её стал громче и задрожал от волнения. Почувствовав это, Юли замолчала. Справившись с волнением, продолжала: – Я не знала, чего я жду, Максим. Весь мир казался мне потерянным и чужим, и это на нашей Земле! Ты можешь себе представить такое – одиночество, пустота в душе и больше ничего? Ни лучика надежды!
Она снова вздрогнула.
– Это страшно, Максим! Очень страшно! Я боюсь снова пережить это… Я, наверное, не смогу снова пережить это… Никогда! – Юли тихо всхлипнула.
– Ну, ну, Юленька! Не надо. Слышишь? – Я ещё сильнее прижал её к себе, нежно гладя по волосам. – Успокойся.
В самом деле, она права. Ей здесь действительно плохо и неуютно. Два года назад ни я, ни она об этом не думали… Вернее, она была уверена, что справится. А теперь, с каждым днём её борьба с собой становится всё ожесточеннее и безысходнее. И мне самому тяжело видеть, как она страдает, но постоянно быть рядом с ней я тоже не могу. Обстановка в городе крайне тяжёлая… Да, что там, в городе – по всей планете такая обстановка! С момента революции прошло уже двадцать семь лет. Народный Совет возглавляет уже третий лидер, а положение не стабилизируется, а наоборот, даже ухудшается. Создаётся впечатление, что с каждым новым вождём заветы Квой Сена забываются всё больше, а революция всё дальше уходит в сторону от своих первоначальных целей – служения нуждам своего народа, исполнения его воли.
Улетая с Земли по призыву Всеобщего Народного Совета в помощь народной революции Гивеи, я и не подозревал, каким здесь всё окажется сложным и непонятным. Вообще, с Земли всё выглядело гораздо проще и яснее, без оттенков и полутонов. Было понятно одно – гивейский народ решил строить новую жизнь, новое справедливое общество, и мы должны помочь ему в этом! Борьба за новое была беспощадна и жестока – революция должна быть жестока к своим врагам, так учили свой народ революционные вожди… Но кто был врагом революции? Этого я не мог понять до сих пор.
Я постоянно слышал это слово: с трибун, с экранов, по радио. Взъерошенные ораторы в рабочих блузах с яростным блеском в глазах отовсюду призывали к бдительности, требовали выявления скрытых врагов революции и передачи их беспощадному суду народа. Эти ораторы всегда говорили одно и то же: враги сопротивляются победоносному шествию революции по планете; саботируют решения Народного Совета; срывают бесперебойное снабжение гивейского населения продуктами; вносят неразбериху в управление обществом и панику в умы людей, хотят устроить контрреволюцию и свергнуть народную власть… Но кто конкретно был виновен во всём этом, ни один из ораторов никогда не сообщал. Виновным мог оказаться каждый. Поэтому среди людей, подобно болезненной язве, стали нагнаивать подозрительность и страх, которые порождали всеобщую апатию и недоверие ко всему.
Я прислушался: Юли дышала ровно и почти неслышно. Наверное, уснула. Она тоже