чего-то на незнакомом наречии. «Царги-царги», – слышалось мне… А щука действительно была отменно хороша.
– Тебе везет, генацвале, – небрежно замечаю я, мучаясь черной завистью. – Правда, бывают и покрупнее.
– Покрупнее?! – Генка бросается на меня с кулаками.
Нет, хоть это и звучит трижды банально, но новичкам удивительно везет в первый раз.
Про жерлицы мы даже и не вспомнили. Генке приспичило плыть к костру. По его словам, только для того, чтобы подсушиться, хотя было уже жарко, как на озере Чад. Я-то знал, что ему было нужно, но молчал, как рыба.
У костра над щукой долго охали и ахали проснувшиеся приятели-рыбачки. Генка торжествовал. А отец, взглянув на Генкину добычу и одобрительно потрепав его по вздыбленной голове, заторопился к плоту – проверять жерлицы.
Вскоре он вернулся с такими «крокодилами», что ахать пришлось уже Генке.
Пасхальный кулич
За эти дни мы изрядно отощали. Продукты у нас кончились уже в первый день щучьего жора. И в остальное время мы питались только щукой во всех видах: вареной, печеной, соленой, тушеной на воде, поскольку жиров у нас не было. А уезжать, когда только-только началась настоящая рыбалка, просто не было сил. Наконец пришел момент, когда не было уже сил проглотить хоть еще один кусочек все той же щуки, а обычный ломтик хлеба, да что там ломтик – заплесневелый сухарик стал казаться пределом счастья, далекой и высокой мечтой. И мы, сказав спасибо этому Дому, тронулись в обратный путь.
Идем молча. Говорить не хочется, а если и перекинемся парой слов, то все почему-то странным образом сводится к еде.
Под ногами зыбко колышется горячий дорожный песок.
Не первый раз мне приходит в голову мысль, что не будь здесь сосновых лесов, клюквенных болот, мшаников и папоротников, желтели бы под солнцем сыпучие барханы и грозовые ветра стали бы просто песчаными бурями. Глазу уже видятся, вместо мерно шумящих боров, нескончаемые цепи этих самых барханов с редкими кустиками верблюжьей колючки, где шныряют гюрзы и вараны. Уже слышится заунывное треньканье рубоба, ослиный рев, тонкий крик муэдзина на белоснежном минарете, довольный смех редкобородых аксакалов, поедающих под зеленый чай молодого барашка, исходящего жирным соком… Тьфу!
От тяжелых мыслей меня отвлекает аппетитное хрумканье приятеля. Подозрительно вглядываюсь. Генка старательно жует чего-то съедобное. Затем лезет в карман и достает зеленую сосульку, которую тут же запихивает в рот. Узнаю в этой сосульке молодую ветку-почку, которыми проросли все придорожные сосенки. Срываю с ближайшей и пробую на вкус. Первое впечатление, что жуешь бутерброд из моркови с куском сосновой смолы. Но ничего, есть можно. Глядя на нас, захрустел сосульками и отец, потом заплевался в досаде и закурил.
Километры обратного пути стали исконными российскими верстами: немерено-бесконечными, пыльными и горячими.
В голову опять назойливо лезут мысли-пакостницы. Чего, мол, тебя понесло сюда?! И охота тебе,