насчет экономики. Цена шоколадных батончиков в «Stop & Shop» за полгода выросла вдвое. Шоколад Дов не ест, но такие вещи замечает, и это для него неопровержимое доказательство того, что экономика стремительно катится в тартарары.
Мама раньше называла Боаза «человек-пылесос», и он оправдывает свое старое прозвище. Радостно видеть, как брат ест – в точности как прежде. И пусть даже только из-за того, что он несколько дней голодал. А когда его рот набит едой, не может быть никаких вопросов, почему он молчит.
Боаз очень сосредоточенно занимается своей тарелкой. Курятину отделяет от овощей и картошки. Ест их отдельно, не оставляет ни крошки.
– Боаз. Ну? – произносит абба, не сдержавшись. Ему мало того, что Боаз сидит за столом, что он ест, что он наконец спустился вниз.
Боаз отводит взгляд от тарелки, встречается глазами с аббой, но не произносит ни слова.
– Дальше что, сынок?
Молчание. Только звяканье вилок, задевающих о фарфоровые тарелки. Наконец Боаз пожимает плечами:
– Пойду посплю еще.
Он встает и относит тарелку в кухню. Мама бросает на аббу красноречивый взгляд: «Почему ты не можешь оставить его в покое?» Можно подумать, что, если бы абба позволил Дову ворчать про шоколадные батончики, с миром все было бы в полном порядке.
Боаз возвращается в столовую и вытирает пальцы о джинсы.
– Ладно, – говорит он. – Спокойной ночи.
Время – половина восьмого. Боаз разворачивается к лестнице.
– Бо, милый, – умоляет мама. – Посиди немного с нами. Я тебе чай приготовлю. Чашку хорошего горячего чая.
Боаз качает головой, медленно подходит к маме, быстро целует ее в щеку и уходит вверх по лестнице. Мама радостно улыбается. Она счастлива.
А я почти на все сто уверен, что это ничего не значит. Мы все целуем маму в щеку, уходя спать. Это рефлекс. Это вовсе не значит, что Боаз хоть сколько-нибудь стал ближе к себе самому.
Долго никто ничего не говорит.
Наверное, мне стоило бы посидеть со всеми остальными, размышляя о Боазе. Но я не собираюсь оставаться. Я продумываю план побега.
По идее, я должен пойти на вечеринку домой к Чеду Посту. Конечно, я переживаю из-за того, как это будет выглядеть – смыться на вечеринку в то время, когда твой брат только что возвратился из пустыни, – но я переживаю и потому, что Перл и Цим меня убьют, если я не приду.
Да ведь даже если бы я остался дома, Боаз все равно не выйдет из своей комнаты. Так какая разница?
Мы были не такие братья, которые где-то вместе тусуются вечером в пятницу.
И не такие мы были братья, которые доверяют друг дружке секреты, или ищут один у другого одобрения, или шушукаются насчет родителей. Мы даже такими братьями не были, которые в шутку затевают драку и валят друг дружку на пол, при этом хохоча так, что чуть не пукают, и при всем том прячут глубоко в себе искреннюю любовь друг к другу. Мы с Боазом были довольно чужие.
А может быть, все-таки это не совсем справедливо. Наверное, я больше говорю о том времени, когда мы стали старшеклассниками. А до того,