и пробовала, искала новые подходы, испытывала новые методы…
Нет, нельзя быть слишком заинтересованной в результате. Нельзя лечить и с нетерпением ожидать улучшения. Все-таки кроме чистых рук должна быть еще и холодная голова…
Голова. Птица, не отвлекайся. Голова Марфы Тимофеевны вдруг стала нравиться мне все больше и больше. А черное пятно становилось все меньше и меньше. И щупальца уже не так агрессивно охватывали организм. Кажется, еще немного, и они, вялые, сдадутся на милость победителя.
Но это только кажется. Сейчас они отступили и затаились, но любое новое потрясение придаст им силы.
Но тут я уже ничем не могла помочь.
– Надо же, голове стало полегше, – удивленно проговорила Марфа Тимофеевна. – Вот поговорила с вами, и полегчало.
Она с таким обожанием посмотрела на Мышь, что та снова покраснела.
Мы уже собирались переходить ко второй пациентке, как нас прервали.
– Идите сюда.
В дверях палаты нарисовалась встревоженная физиономия Поэта.
– Чего? – не поняли мы с Мышью.
– Сюда идите, говорю!
Поэта отправили в соседнюю, седьмую палату, где размещались трое мужчин. Раф с другими костоправами ушел в травматологическое крыло, и Поэт не стал его разыскивать.
Извинившись перед женщинами, мы, про себя поругивая неугомонного и несамостоятельного Поэта, перешли в соседнюю палату.
Двое мужчин были пожилыми. А вот третий – совсем молодой парень, может быть, наш ровесник или чуток постарше – оказался тем, кто заинтересовал нашего приятеля.
– По-моему, у него не все в порядке с головой, – шепотом известил Сашка. – Удивляюсь, почему он здесь, а не в психушке. Бормочет что-то про какой-то эксперимент, про обман и жуткие головные боли…
– Эксперимент?
Раф не далее, как вчера, тоже упоминал про эксперимент.
Не слишком ли их много на мою голову?
Парень лежал лицом к стене.
– Как зовут? – спросила я Поэта.
– Виктор.
Я подошла к парню и потрясла за плечо. Тот лишь дернулся, высвобождаясь, и демонстративно зажмурил глаза.
Не желая повторять ошибку, я поставила защитную голубую сферу, и только потом очень осторожно коснулась головы парня.
Шипение услышала, кажется, не я одна. Не говорю про Мышь и Поэта, но даже два соседа Виктора по палате принялись тревожно озираться.
– Мы снова допускаем ошибку, – сказал Поэт. – Прежде чем ломиться в черепушку, давай сначала порасспрашиваем.
– Ты порасспрашивал? И как? Что он ответил?
– Практически ничего. Учился, мол, в политехе, потом его пригласили поучаствовать в научном опыте, а потом началось… Головные боли, обмороки, припадки.
Пришлось снова потрясти парня за плечо.
– Что за эксперимент? – жестко спросила я. – В чем ты участвовал? Где? С кем?
– Отстаньте, – Виктор резко сел