и не потому, что их панское благородие – хоть тресни, а всего лишь частица Российской империи. Собака не здесь зарыта. Их главное неудовольствие в другом: сиволапая Россия – великан и пуп мира, а они, благородные, для этого мира – усатые таракашечки.
– Что это вы обо мне да обо мне. Миша, ты обещал свои стихи показать.
Брат подвинул к себе Евангелие, достал из него листок:
– Вот последнее… Про святого Александра Невского… Только ты сам прочитай.
– Можно вслух?
– Читай! Читай! – попросил Иоанн Тимофеевич.
Просияли венцы над главами князя с княгинею,
И тот свет не рассеялся в темных и в долгих веках.
Он над городом нашим сияет – о люди! – поныне,
Он на темени деток, он на умных, рабочих руках.
– Я же говорила, что у Мишеньки слова друг к другу ладятся, – просияла Анна Гавриловна.
– Хорошо! – сказал Тихон. – Коротко, может быть.
– Стихи были длинные, но остальное я вычеркнул.
– Русская поэзия – пророческая… Ты, Миша, в прозе пробуй силы. Стихи – озарения, а проза – труд… Пусть среди Беллавиных будет свой писатель, летописец нашего времени… А братец как живет? Ваня?
– Ваня? – вскинул брови Иоанн Тимофеевич. – Иоанн Иоаннович! Награжден на Сретение. Камилавкой!..
– Отец, а что ты помалкиваешь о своем ордене? – сказала матушка.
Иоанн Тимофеевич улыбнулся:
– Имел медаль, теперь вот орден – Анна третьей степени. А про отца Ивана что сказать? Служит. Это вот у тебя жизнь не устоялась. Перемена за переменой. Ну-ка, Миша, открой для отца Тихона Евангелие… Читай.
– «Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взяв, ел перед ними. И сказал им: вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах. Тогда отверз им ум к уразумению Писаний».
– Ce – не гадание, сын мой! Напутствие.
– «Отверз им ум к уразумению Писаний», – повторил Тихон. – А где у нас Пушкин? Я хочу несколько книг взять с собой.
– Державина не забудь, – сказал отец.
– И Надсона, – посоветовал Михаил.
Отец инспектор
Невыразимое словами предчувствие поселилось в сердце Тихона в то самое мгновение, когда поезд тронулся и земля поплыла.
Невозможно было разглядеть в этой тревоге ничего худого или сколько-нибудь опасного, скорее всего, это был вопрос. Почему Холм? Далекий, неведомый, чуждый… Ответ был, но несерьезный, несуразный – Тихон. Он, Беллавин, едет в Холм ради своего иноческого имени.
В самом начале года ректором Холмской духовной семинарии был назначен иеромонах Климент. Был инспектором – стал ректором, был иеромонахом – вырос в архимандрита. Все это естественно, на освободившееся инспекторское место Синод назначил преподавателя Кишиневской семинарии Тихона. Тихон приехал в Холм, вошел в дела и умер. Случилось это 6 марта, а 12 марта на место кишиневского