еще в прошлый раз и все сказала тогда же. Поэтому сейчас она была вправе промолчать.
– Да будет так, – кивнула Кёсем. Выглядела она несколько растерянной, но слово дала без вопросов.
На том и порешили.
Кёсем-султан устало откинулась на подушки и задумалась.
Конечно, она сама настояла на том, чтобы Тургай вошел в число мальчишек, сопровождавших шахзаде Мурада. Сама, никто не тянул ни за язык, ни за другие части тела. Почему же теперь так щемит сердце?
Может, потому, что не ждала увидеть двух этих сыновей своих рядом?
Да, во дворце появление Тургая, сына Догана, бывшего друга шахзаде Ахмеда, и Башар, супруги Догана, подаренной когда-то Ахмедом другу своему, а главное – подруги Кёсем, вопросов не вызвало. В Топкапы царили традиции, проникающие везде, пронизывающие всю дворцовую жизнь, разлитые, казалось, в самом воздухе. Это Доган и Картал нарушили когда-то традицию, явившись из ниоткуда по велению султана; они – да, но сын одного из них воспринимался уже целиком и полностью естественно. Рука руку моет, уважаемые, рука руку моет. Разве что удивились некоторые завистники, что не потерял отец Тургая влияния во дворце, но тут же другие, знающие люди просветили их, кто такая мать Тургая, – и все встало на свои места. Рука руку моет, о да…
Сам Мурад тоже не нашел в этом ничего особенного – да он и видел в детстве тетушку Башар не раз, иногда с маленьким сыном. Разве только… Кёсем показалось, что шахзаде слишком уж обрадовался появлению рядом с ним нового лица. Но могло ведь и привидеться, почему нет? Другие-то ничего не заметили, а они присматривают за шахзаде куда пристальней, нежели сама Кёсем-султан, обремененная, помимо прочего, державными заботами!
Впрочем, времена нынче таковы, что ни на кого положиться нельзя. Знать бы еще, что на себя саму можно положиться!
Так или иначе, а юный Тургай, не расстающийся с топазовым амулетом, прочно поселился во дворце – а вместе с тем, похоже, и в сердце шахзаде Мурада. По крайней мере, стихи, воспевающие крепкую дружбу, он начал читать куда усерднее, чем раньше.
Почему же все-таки так сильно бьется сердце, когда видишь этих двоих рядом? Ведь все же хорошо, хорошо…
Или все дело не в Тургае, а в самом Мураде?
Старший сын с недавних пор вызывал у Кёсем смутную тревогу. Она так до конца и не сумела понять, отчего вздрагивает, глядя на Мурада, отчего ей временами столь неприятно смотреть на сына и почему дрожат руки, когда Мурад в запальчивости вскидывает голову, готовый бросить вызов самому Аллаху. Сын так похож был на Ахмеда… может, в этом дело? Или просто его поступки откликались в душе Кёсем глухим раздражением, смешанным с усталостью? Или… или на самом деле она улавливала сходство не с отцом, но с дедом? То сходство, которое проклятый султан Мехмед передал своему сыну, а через него, выходит, и внуку… но сам давно утратил, еще в молодости превращенный собственным обжорством в слоноподобного одышливого толстяка…
О Мурад, сын мой! Кажется, ты считаешь себя бессмертным! Ты настолько уверен в себе, что если б самоуверенность