уничтожат 39 танков. Это самый ожесточенный и самый результативный бой в ходе обороны Могилева. На следующий день, 13-го, немцы предпримут психическую атаку. Их пехота пойдет стройными колоннами с развернутыми знаменами. Из этих колонн уцелеют немногие.
Ночью, после отражения психической атаки, 45-летний Кутепов рассказывает Симонову о происшедшем с мальчишеским задором. «Вот говорят: танки, танки. А мы их бьем. Если пехота решила не уходить, то никакие танки с ней ничего не смогут сделать, можете мне поверить. Вон там их танк стоит. Вот куда дошел, а все-таки ничего у них не вышло».
14 июля фотокорреспондент «Известий» Трошкин снимает подбитые немецкие танки на глазах у немцев. Он вытаскивает из танка немецкий флаг, заставляет красноармейцев залезть на танк, снимает их на танке, рядом с танком, с флагом и без флага. Симонов пишет: «Он вообще окончательно обнаглел». Потом Трошкин фотографирует командира батальона капитана Гаврюшина, лет тридцати, три дня небритого, со свалявшимися под фуражкой волосами. На лице у Гаврюшина странное выражение готовности еще сутки вести бой и в то же время – готовность уснуть в любую секунду. Война – это очень тяжелая работа. 12 июля бой шел 14 часов подряд, 13 июля —10 часов. Но ожидание боя тяжелее самого боя, многие не выдерживают. Бегут. Их ловят. Трибунал. Расстрел.
Трошкин, перед тем как сфотографировать Гаврюшина, заставляет его надеть через плечо автомат, вместо фуражки – каску. «Эта амуниция на редкость не идет капитану, как она обычно не идет людям, сидящим на передовой», – пишет Симонов. Фотокорреспондент «Известий» Трошкин погибнет в 44-м.
В 41-м снимал Трошкин и командира роты Хоршева, такого молодого, что было странно, что вчера он дрался до последнего патрона и потерял половину роты.
14 июля здесь, на Буйничском поле, тишина. Работает немецкая похоронная команда. Кутеповцы не мешают. Большой участок в несколько гектаров на нейтральной полосе покрывается березовыми крестами над немецкими могилами. В ночь с 12-го на 13-е, во время передышки между боями, наши и немецкие похоронные бригады работали вместе.
14 июля полковник Кутепов говорит Симонову: «Мы так уж решили тут между собой: чтобы там кругом ни было, кто бы там ни отступал, а мы стоим вот тут, у Могилева, и будем стоять, пока живы».
После войны в комментариях к дневникам 1941 года Симонов будет много раздумывать о том, что было целесообразнее – стоять насмерть или отступать, отводить войска, избегая окружений. Но мы были катастрофически не готовы и к спланированному, организованному отступлению. Симонов пишет:
«Мера нашей неподготовленности к войне была так велика, что мы не можем при воспоминаниях о тех днях освободить свой лексикон от такого тяжелого слова, как „бегство”, или, употребляя солдатское выражение того времени, – „драп”».
И сейчас, при самой трезвой оценке всего, что происходило, мы должны снять шапки перед памятью тех, кто до конца стоял в жестких оборонах и насмерть дрался в окружениях, обеспечивая возможность отрыва от немцев, выхода из мешков и котлов другим частям, соединениям и огромной массе людей, группами и в одиночку прорывавшихся через немцев к своим».
Героизм