положил руку в карман и вынул кусочек бумажки, на которой было что-то написано его круглым неправильным почерком.
– Мне трудно было запомнить всё сразу, а потому я записал, – проговорил мальчик и медленно прочитал вслух: – Джон-Артюр-Молине-Эрроль, граф Доринкоурт. Вот его имя, и он живёт в замке… то есть, кажется, в двух или трёх замках. Мой папа был его младшим сыном, и, если бы папа не умер, я не был бы ни лордом, ни графом. Папа тоже не был бы графом, если бы его старшие братья не умерли. Но они все умерли, и не осталось никого, кроме меня… Ни одного мальчика. Поэтому я должен быть графом, и дедушка прислал за мной. Он хочет, чтобы я поехал в Англию.
Гоббсу делалось всё жарче и жарче. Он вытирал лоб и лысину и с трудом переводил дыхание. Бакалейщик начал понимать, что случилось что-то необыкновенное, однако он смотрел на Цедрика, который спокойно сидел на бисквитном ящике с встревоженным выражением своих детских глаз, и не замечал в нём никакой перемены; он видел, что это всё тот же милый мальчик, как и прежде, – красивый, бодрый, славный маленький человечек в чёрном костюме и красном галстучке. Все эти известия о знатности туманили ему голову. Он ещё больше смущался, потому что Цедрик говорил так просто, очевидно совсем не понимая поразительности случившегося.
– Как?.. Как ваше имя, сказали вы? – спросил Гоббс.
– Цедрик Эрроль, лорд Фаунтлерой, – ответил Цедрик. – Так назвал меня мистер Гавишем. Когда я вошёл в комнату, он сказал: «А вот и маленький лорд Фаунтлерой!»
– Ну, – заявил Гоббс, – заставьте меня плясать!
Когда он бывал очень изумлён или взволнован, у него всегда срывалось это странное восклицание. В такое изумительное мгновение он не мог произнести ничего другого.
Цедрик решил, что это вполне подходящее к случаю восклицание. Он так любил и уважал мистера Гоббса, что всегда восхищался всеми его замечаниями и одобрял их. Он мало бывал в обществе и не понимал, что мистер Гоббс иногда нарушал правила приличий. Конечно, Цедди видел, что Гоббс не походит на его маму, но ведь его мама была дама, а, по мнению мальчика, дамы всегда отличались от джентльменов.
Он печально посмотрел на Гоббса:
– Англия очень далеко? Правда?
– За Атлантическим океаном, – ответил Гоббс.
– Это самое худшее, – сказал Цедрик. – Может быть, я долго не увижусь с вами… Мне неприятно думать об этом, мистер Гоббс.
– Самым лучшим друзьям приходится расставаться, – заметил бакалейщик.
– Мы много лет были дружны, мистер Гоббс, правда? – спросил Цедди.
– С самого вашего рождения, – ответил Гоббс. – Вас в первый раз вынесли на эту улицу, когда вам было шесть недель.
– Ах, – со вздохом заметил Цедрик, – в то время я не думал, что когда-нибудь сделаюсь графом.
– А как вам кажется, – спросил Гоббс, – нельзя как-нибудь избавиться от этого?
– Боюсь, что нет, – ответил Цедрик. – По словам Дорогой, папе было бы приятно, чтобы я поехал в Англию и стал лордом. Но вот что я могу сделать: если уж мне придётся быть графом, я постараюсь быть графом хорошим. Я не буду тираном. И если опять