эта мысль вложена в уста певца («Наездники»):
Эльвина смерти весть услышит
И не вздохнет об нем она…
Вскоре та же мысль перейдет в лирический мотив:
А вы, друзья, когда лишенный сил,
Едва дыша, в болезненном боренье,
Скажу я вам: «О други! я любил!..»
И тихий дух умрет в изнеможенье,
Друзья мои, – тогда подите к ней;
Скажите: взят он вечной тьмою…
И, может быть, об участи моей
Она вздохнет над урной гробовою.
В эпическом варианте Пушкин избирает более драматическую ситуацию. Надобно предполагать, что между певцом и его Эльвиной возник разлад с инициативой героини, которая остается жестокой даже после смерти героя. В своем сознании Пушкин проигрывает другой вариант, все-таки оставляя за героиней (правда, лишь с предположительной интонацией) право на последний жест великодушия. Пушкин предпочитает этот более мягкий вариант, где гуманизмом смягчены даже конфликтные отношения, где горький финал все-таки скрашен взаимным благородством; поэт готов уйти из жизни один, до последней черты не желая (заимствуя позднейшее слово) «печалить» предмет своих страданий, но рассчитывает и на ответное сочувствие.
Но пусть мечты на этом отрезке отраднее действительности: Пушкин не может позволить себе «вечным жить обманом» и не страшится смотреть в лицо самой суровой реальности. В послании «Князю А. М. Горчакову» (это стихотворение и в целом одно из предельно мрачных) исключаются какие-либо иллюзии и проигрываются самые безнадежные предположения:
Душа полна невольной, грустной думой;
Мне кажется: на жизненном пиру
Один с тоской явлюсь я, гость угрюмый,
Явлюсь на час – и одинок умру.
И не придет друг сердца незабвенный
В последний миг мой томный взор сомкнуть,
И не придет на холм уединенный
В последний раз любовию вздохнуть!
Я потому и заговорил о мужестве поэта, что стихи о любви пишутся в безнадежной ситуации. Как легко было здесь сорваться и впасть в осудительный пафос, обрушить упреки на покинувшую! Но Пушкин берет всю тяжесть страдания на себя. Кого тут винить? Разве что судьбу – и поэт не удержался от таких искушений, только быстро спохватывается. Но нет ни малейшего упрека в «ее» адрес, напротив – возрождается совсем было утраченная формула («друг сердца незабвенный»). Невыразимо горько утратить надежду даже на последний гуманный жест; в послании «Князю А. М. Горчакову»
Пушкин идет даже на это, но своего чувства не предает, ничем его не омрачает.
Поэт ищет альтернативу любви – в поэзии, в дружбе, в покое; поиск оказывается безуспешным. Но ведь юная муза Пушкина уже проигрывала доопытный вариант: клин вышибается клином… Выясняется: мальчик Пушкин страдания себе напророчил; идиллическая концовка конфликта легко получалась в эпическом варианте («Блаженство») и совсем не получалась в варианте лирическом («Измены»). Трудно сказать, учитывал ли Пушкин этот свой