внятно произнесенное и столь детально аргументированное отречение забывается в стихах и 1819, и 1820, и 1821 годов: приемы и приметы продажной любви, осужденные в «Прелестнице», принимаются и одобряются во многих последующих стихотворениях. Оказывается: мало принять решение, нужна незаурядная воля реализовать его, устоять перед соблазном «легких побед».
И все-таки, невзирая на фактически отложенный результат, рубежное положение «Прелестнице» не отменяется. Пусть еще на некоторое время выполнение решения отсрочено, но решение принято, сладкому греху противопоставлен закон нравственности. Заслуживают внимания еще две детали. Многие стихи, воспевающие сладострастье, остались в рукописях поэта, иные даже в черновом, незавершенном виде, некоторые предназначались для оглашения в узком приятельском кругу; «Прелестнице» в апреле 1820 года, еще в канун ссылки, Пушкин опубликовал, сделав свое отречение от легковесного образа жизни публичным. И второй момент: в «Прелестнице» автор предстает не просто со своей человеческой позицией – подчеркивается, что он – «питомец муз». Служение музам оказывается фактором, укрепляющим нравственность.
В связь с посланием «Прелестнице» встает стихотворение «Дорида». Здесь новая прелестница сохраняет всю свежесть обаяния. Иными словами – предмет обожания эстетически ничем не поколеблен. Перемены происходят в сердце поэта. Неразвенчанному адресату все-таки противостоит иной образ. Это не реальное лицо, всего лишь мечта о нем. И это как раз не просто новое лицо, удачливая соперница: контрастируют не персонажи, но типы отношений; плотскому противопоставлено духовное. Духовное начало еще не развито, оно лишь угадывается, предчувствуется, но манит к себе как нечто высшее.
В Дориде нравятся и локоны златые,
И бледное лицо, и очи голубые.
Вчера, друзей моих оставя пир ночной,
В ее объятиях я негу пил душой;
Восторги быстрые восторгами сменялись,
Желанья гасли вдруг и снова разгорались;
Я таял; но среди неверной темноты
Другие милые мне виделись черты,
И весь я полон был таинственной печали,
И имя чуждое уста мои шептали.
Идя разными путями, поэт приходит к одному результату. Послание «Прелестнице» построено на резко негативном отношении к адресату: важно, что отрицаются не индивидуальные черты, но типовые, порождаемые образом жизни. В «Дориде» с полной приязнью изображены индивидуальные черты, приемлется образ жизни героини, нет намеков на пресыщенность героя – и все-таки главенствует смутное влечение к иному, высшему. Осознанное разочарование в образе жизни – смутное ощущение его ограниченности: это настроения двух стихотворений. «Прелестнице» не содержит позитивной программы: она может быть угадана по контрасту; «Дорида» не расшифровывает такой программы: она лишь смутно обозначена. Тем не менее оба стихотворения знаменуют возвращение поэта к забытому вскоре после Лицея духовному началу в отношении к женщине.
Демонстративное отрицание духовности – возрождение духовности или хотя бы тяга к ней: таковы два полюса, вокруг которых группируются лирические мотивы в стихах поэта в петербургские годы; названный первым полюс действует значительно