опытом предков, а с намереньем (как в «Онегине» сказано) «жар сердца успокоить». В результате древнее подтягивается к современному, а обращение к героине поэмы перерастает в обращение к современнице – прототипу героини. Зигзаг совершает мысль поэта: начинает он с описания нрава героини, очень быстро сбивается на черты прелестницы, а под конец видит только это, причем открыто увлекается «сюжетом» своего же послания «К Щербинину» («Кто Наденьку, под вечерок, / За тайным ужином ласкает…»). Контрастный образ Дельфиры эмоционально дан вполне отчетливо, в ней «духовность» вытеснила природные инстинкты, и это ее не красит.
Отчего же планка духовности опущена столь низко, если вообще имеет какое-либо значение? Ответ найдем и в поэме, и опять он адекватен авторскому выбору, который определен в лирике. Вещает Финн:
Я к ней – и пламень роковой
За дерзкий взор мне был наградой,
И я любовь узнал душой
С ее небесною отрадой,
С ее мучительной тоской.
По мысли поэта, непременно так: если любовь познается «душой», то состояние влюбленного обязательно раздваивается. А между тем желанна «небесная отрада» – и несносна «мучительная тоска». Как сохранить одно, избавясь от другого? Выбрать отношения проще, без «души»; «отрада» будет, пусть не небесная, зато без тоски…
Итак, выбор сделан? Он надежен? Увы, нет обретений без потерь. Искателей сладострастья подстерегает свой удар.
Но есть волшебники другие,
Которых ненавижу я:
Улыбка, очи голубые
И голос милый – о друзья!
Не верьте им: они лукавы!
Страшитесь, подражая мне,
Их упоительной отравы
И почивайте в тишине.
Воспевая чувственность, поэт сохраняет внутреннюю честность: он знает обаяние сладострастья – и расхваливает его, но он испытывал и острое разочарование – и не умалчивает о том.
Альтернатива сладострастью разработана в поэме менее активно, чем воспевание сладострастья, но опустить этой попытки тоже нельзя.
После долгих и трудных испытаний Руслан освобождает милую, желанную супругу, но он обнаруживает ее объятой волшебным сном. Витязю не пришлось терзаться загадкой: голосом Финна он утешен и ободрен. Но вновь возникает пикантная ситуация: после долгой разлуки Руслан держит в руках обретенную супругу – и пылает неутоленной страстью. Поэт не отказывает себе в удовольствии подробно живописать эту острую ситуацию, обрамляя ее всякими ассоциациями, но сдержанность «славного витязя» дает основание для нравственного вывода: «Без разделенья / Унылы, грубы наслажденья…»
Есть и еще пример, пример Ратмира, обретшего подругу и ради нее отвергнувшего все иные соблазны жизни.
«Мой друг, – ответствовал рыбак, –
Душе наскучил бранной славы
Пустой и гибельный призрак.
Поверь: невинные забавы,
Любовь и мирные дубравы
Милee сердцу во сто крат –
Теперь, утратив жажду брани,
Престал платить безумству