что думал:
– Мы вам не верим.
И он был прав. «Военспецы», вошедшие в «штаб обороны»17, согласились работать под контролем «ревкома» только спустя неделю после начала мятежа, когда стало очевидным, что крепость собираются штурмовать.
Однако Рютин опирался на правительственное сообщение от 2 марта, в котором говорилось: «28 февраля в г. Кронштадте начались волнения на корабле „Петропавловск“. Была принята черносотенно-эсеровская резолюция. Бывший генерал Козловский с тремя офицерами, фамилии которых еще не установлены, открыто выступили в роли мятежников».
Мобилизованный артист Иван Александров был арестован и 15 марта приговорен трибуналом к трем годам штрафного батальона за «разговоры контрреволюционного характера». В тот же день были осуждены и расстреляны «за контрреволюционную агитацию против боевого приказа» красноармейцы 35-й батареи 1-го легкого артдивизиона КАУ Трофим Кабанов и Викентий Корзунин.
А на конвейер полевых сессий реввоентрибунала поступали все новые «контрреволюционные агитаторы», которые где-то что-то выкрикнули или неосторожно высказались.
Старшему санитару линкора «Севастополь» Василию Еремину – один год лишения свободы. Красноармейцам школы младшего комсостава 33-й бригады Дмитрию Беляеву и Никите Малявко – по шесть месяцев штрафбата…
Репрессии продолжились и после подавления восстания.
Из приговора по делу военмора Василия Боранчука от 17 июня 1921 года видно, что его осудили на два года лишения свободы за «распространение ложных слухов, дискредитировавших Советскую власть»: Боранчук «после мятежа, описывая в своем письме родителям происходившие в Кронштадте события, преднамеренно, с контрреволюционной целью искажал все факты событий во вред Советской власти, чем мог произвести совершенно невероятное понятие о мятеже у своих родителей и знакомых в городе Одессе».
Власть опасалась, что правда о Кронштадтском мятеже просочится на «большую» землю. Поэтому перлюстрировали всю корреспонденцию, перетряхивали матросские кубрики и солдатские казармы. Поэтому практически всех, задержанных после подавления восстания, пропускали в целях устрашения через особый отдел, а затем полевую выездную сессию реввоентрибунала.
Причину осуждения можно установить не всегда. Об истинных причинах расстрела некоторых матросов и красноармейцев остается лишь гадать, блуждая по закоулкам неподвластного логике «революционного правосознания». Трудно подчас понять эту «логику» и при чтении некоторых других приговоров, по которым расстрел не применялся, но за аналогичные действия подсудимым назначались абсолютно разные меры наказания.
Егор Устинов и Алексей Дулин, гальванеры линкора «Севастополь», в период мятежа оставались на корабле и «выполняли свою обычную работу, находясь в перегрузочном отделении, следя за электроприборами…».
Реввоентрибунал обоснованно