селения и в самом деле научилась очень многому. А главное – научилась убивать.
И ни разу убитые не приходили к Варке во снах. Она вообще не вспоминала лиц их, даже если случалось толком разглядеть.
Но в этих снах кто-то звал ее по прежнему имени: Зиндра. И она не забывала об этом даже наяву. Даже тогда, когда вслух, для всех, именовала себя Варкой…
Ведь может же быть у человека два имени? Разве нет?
Был, правда, один случай, чуть не разрушивший все…
Как-то ардара поручила девушкам забить и разделать на мясо молодого коня, уступленного задаром проходившими мимо пастухами. Он шел под тяжелым вьюком и сломал ногу, угодившую в старую сусличью нору. Кость не просто треснула, а переломилась пополам и распорола кожу; лошадь можно вылечить от многого, потому конские лекари даже в большей цене, чем людские, но в таких случаях нет другого выхода, кроме как избавить ее от мучений…
Они сперва спутали жеребчика арканами, чтоб не получить копытом здоровой ноги, после чего Хунара села ему на голову, наставив свой кинжал в место, где череп соединяется с шеей, и сильным ударом кулака по рукояти рассекла спинной мозг. Конь даже не вздрогнул.
Варка поежилась. Далеко не каждый человек, убитый Хунарой, мог бы похвастаться, что та подарила ему мгновенную смерть, милосердную и чистую.
Затем они все сбросили одежду, чтоб не измарать ее в крови, и, оставшись голыми, как родились на свет, начали разделку туши. Сперва сняли шкуру, отделив особо кожу с ног, из которой получаются отличные сапоги, а затем в десять рук резали мясо на длинные плоские ломти, чтобы потом, натерев их солью, повесить вялиться. Хунара одним ловким движением сдернула с обнажившегося хребта длинные спинные сухожилия. Их просушат, а позже разобьют деревянным пестом на тонкие волокна, из которых выйдет прочная нить или лучшая тетива…
Голову скакуна оставили в степи на холмике как оберег и жертву духам, требуху кинули на поживу стервятникам да лисам. А сердце и печень пошли в котел: еда для славно потрудившихся амазонок.
Они облились водой у родничка, смыв кровь. Сытно поели, пришли в благостное настроение, сдобренное хорошей усталостью, и вот тут Тарса, приобняв Зиндру за талию, стала ласково расспрашивать ее о житье-бытье, о прежней жизни. Зиндра, в эти часы вовсе не ощущавшая себя волчицей Варкой, отчего-то сразу же насторожилась. Нет, ни в словах, ни в голосе Тарсы не было ничего плохого, но… Впрочем, Зиндра не испугалась – бояться тут, в кругу сестер, точно было нечего.
Тарса зазвала ее в палатку. Отвязала от пояса мешочек с огнивом, достала странный глиняный сосуд, напоминающий лампу с вытянутым носиком, и вложила в нее несколько комьев темной смолы. Затем высекла огонь.
Затлел трут – и девушка вспомнила, как в маленьком капище Дан-Абры старый Аспаруг воскуривал иногда катышки благовонной смолы…
– Мы это… – осведомилась она, – будем что-то у богов или духов просить?
– Будем! – кивнула Тарса, довольно улыбнувшись. – Будем, Варка! Кана для того и есть, чтобы…
В тесной