от этого Персефона отучила.
– Моя королева…
– Где он?
– Остался улаживать дела на востоке.
Она опускает руки и сцепляет их на коленях. Не хочет, чтобы было видно ее волнение.
– Он… – Персефона медлит. – Он в порядке?
Гипнос позволяет себе улыбку. Уголками губ.
– В полном. Злится из-за задержки.
Персефона знает, когда Аид «злится» – это тьма и смерть для всех вокруг. Колкие звезды мрака и рычащего пламени, что отражается в глубине всех трех пар глаз верного Цербера.
Персефона знает, Аид вернется, как только сможет. А если возникнут препятствия – он их уничтожит.
– Еще кое-что, – Гипнос медлит. – Твоя мать здесь. Хочет «выпить чая с любимой дочерью».
– И как только узнает, когда Аида нет? – вздыхает Персефона. И берет еще одну ленту. – Пусть подождет.
Гадесу никогда не снились сны.
До того момента, пока он не встретил Персефону.
Он даже не знал, что это такое, хотя Гипнос тонко улыбался и рассказывал, что похоже на реальность, но и отличается, может быть как приятным, так и не очень.
Но Гадес в то время почти не появлялся в мире людей, правил в Подземном царстве и оставался смертью, далекой, но неумолимой. Пока не появилась Персефона – всегда бывшая куда ближе к людям, чем он сам. Они многому учились друг у друга, и это был Гадес, кто первым сказал, что им незачем постоянно сидеть в Подземном царстве, когда вокруг целый мир.
Тонкие пальчики Персефоны гладили ребра Гадеса в постели, пахнущей цветами и смертью. И Сеф рассказывала, что такое сны, какие они бывают. Гадесу хотелось разделить с ней это – и, хотя одинаковых снов они не видели, сниться все-таки начали.
И когда он вновь видел Персефону в моменты, когда они не были вместе, он и сам не мог сказать, сны – это благо или проклятье.
Магические видения Гипноса всегда оставались глубокими и приятными. Вот и в этот раз Гадес не запомнил, что происходило, но он видел Подземный мир, увитую слабо мерцающим темным плющом беседку. Кажется, там был Цербер, он вилял коротким хвостом, а из всех трёх пастей капала слюна. И Персефона, размытое очертание, но ее смертные тела оставались похожими. Рыжие волосы, большие глаза и прикосновения, которых Гадес жаждал всегда – и никогда не путал ни с чьими другими.
Он проснулся и тоже увидел Персефону. Моргнул несколько раз, прогоняя последние ошметки сна. Но Сеф не исчезла – она почти тонула в потрепанном кресле, неестественно прямая в корсете, теребящая прядь волос. Перед ней, прямо на столе, сидел Амон и что-то рассказывал.
Голос шелестел негромко, как будто боялись потревожить Гадеса. Хотя от насланного сна вряд ли что-то могло разбудить раньше времени. Ни Амон, ни Персефона пока не заметили, что он проснулся.
Софи, поправился Гадес. Она еще не вспомнила истинную себя. Софи.
Красивое имя, но отзывалось чем-то глубоким и ноющим. У них и так-то может быть немного времени в этом воплощении, а тут еще потеря памяти.
Рядом тихонько заскулил