бодрый голос Высоцкого, дедушка переписывал заезженные низкокачественные кассеты и хранил их в коробках. Но самые любимые оставлял в машине, подписанные, они до сих пор хранятся у меня.
Дед заменил мне отца, которого у меня никогда не было. Мама не заговаривала о нем, просто молча, передавала мне открытки. Отправленные с разных уголков земли. Я любовался Эйфелевой башней на твердом картоне. Пизанской башней и египетской пирамидой. Я считал, что мой отец исследователь. Или археолог.
На обратной стороне, всегда были нацарапаны несколько слов. Так. В спешке. На бегу. Такие же незначительные, как и его желание узнать о моей жизни чуть больше. Но я засыпал с ними, клал под подушку и мне снились все эти места, в которых, как я думал, мы побывают все вместе.
Продолжалось это до тех пор, пока я не узнал, что все они куплены в бакалейных магазинах на мамину зарплату. И я перестал проверять почтовый ящик, мама в удивлении складывала открытки на кухонный стол. Но они так и оставались лежать там. Не тронутые. Забытые. Тогда мама вздохнула с облегчением, и ей больше не приходилось тратить деньги на этот «мусор».
На улице стало темнеть, когда я решаю вернуться домой, уличных фонарей, установленных по всему центру, ближе к окраине, становится все меньше. Только кое-где, за высокими кустами и деревьями, пробивается мягкий свет из полуразрушенных домов.
Фары моей старенькой «Лады» тускло разбивают темноту, машина лениво ползет вверх по улице. Кассета заканчивается и в кабине становится тихо. Тишина звенит в ушах, и ее гулкий шум отвлекает меня от мыслей.
Я не хочу думать о женщине-призраке, но делаю именно это.
Как она умерла?
Почему не ушла?
Как она сумела поджечь парту и кто она такая вообще?
Я сворачиваю в переулок, и проезжаю свалку, по едва заметной колее пробегает крыса, и я автоматически нажимаю на тормоз. Меня отбрасывает на руль, ремень безопасности давит на грудь. От запаха отходов, меня начинает мутить, и я быстро закрываю окно.
Опять давлю на газ и приближаюсь к пятиэтажному дому. Несколько окон на первых этажах разбиты и затянуты пленкой. Тонкие шторы в некоторых квартирах пропускают электрический свет, я смотрю на свой этаж.
Темнота.
Значит, мама еще на работе.
Я оставляю машину на своем привычном месте и выхожу на улицу. Мелкие трещины устилают асфальт, мои кеды тихо ступают по дорожке. Где-то лает собака и жалобно орет кот. Я убираю руки в карманы олимпийки и ускоряю шаг. Дверь слегка скрипит, пропуская меня вперед, и глухо ударяется о косяк.
На лестничной клетке валяются пивные бутылки и несколько использованных шприцов, перепрыгивая через две ступени, я поднимаюсь на пятый этаж. Оказавшись в коридоре, я включаю свет и закрываю дверь на щеколду.
Внутри все еще пахнет краской, мама решила обновить оконные рамы и выкрасила их в нежно-розовый цвет. Не самый удачный выбор. Но хозяева были не против, и я не стал спорить. Тем более, мама была счастлива.
Я прохожу в ванную комнату, едва втиснувшись в промежуток между стиральной машиной, ванной и раковиной.