помеху для плана Орловых. Следовательно, убийство было логичным решением. Был ли Потёмкин соучастником? Показательно, что впоследствии его обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах, но убийство Петра никогда не упоминалось – значит, по всей видимости, он не был в нём замешан, хотя и присутствовал в это время в Ропше.
Екатерина разрыдалась, оплакивая, впрочем, не Петра, а свою репутацию: «Моя слава погибла!.. Никогда потомство не простит мне этого невольного преступления!» Дашкова была поражена, но тоже беспокоилась в большей степени о себе, отвечая императрице: «Смерть слишком скоропостижна для вашей и моей славы» [16]. Екатерина извлекла выгоду из этого поступка, и за него никто не был наказан, напротив, на протяжении трёх десятков лет Алексей Орлов будет играть выдающуюся роль в государственных делах. Однако в Европе императрица приобрела дурную славу прелюбодейки и убийцы.
Двое суток тело Петра торжественно возлежало в гробу в Александро-Невской лавре; на нём была синяя голштинская униформа без орденов, платок прикрывал следы на шее, а низко надвинутая шляпа заслоняла почерневшее от удушения лицо [17].
Взяв себя в руки, Екатерина выпустила заявление, которое стало объектом насмешек: в нём сообщалось, что Пётр умер от «геморроидальных колик» [18]. В Европе этот абсурдный диагноз впоследствии превратился в эвфемизм для обозначения политического убийства. Когда Екатерина как-то раз пригласила к себе философа Д’Аламбера, он в шутку говорил Вольтеру, что не осмелился принять приглашение, потому что в России его предрасположенность к геморрою определённо была опасна [19].
Традиционно коронация русских царей происходила в Москве, в древней православной столице. Пётр III, презиравший эту чуждую ему страну, вообще не позаботился о коронации. Екатерина не собиралась повторять его ошибок. Напротив, узурпировав трон, она должна была неукоснительно и любой ценой соблюдать ритуалы, обеспечивавшие легитимацию власти. Екатерина повелела организовать в кратчайшие сроки пышную, традиционную церемонию коронации.
Четвертого августа, в тот день, когда Потёмкина по личному приказу императрицы произвели в подпоручики, он вместе с тремя эскадронами конногвардейцев отбыл в Москву, чтобы участвовать в коронации. Его семья тепло встретила блудного сына, который уезжал бездельником, а вернулся охранником императрицы. Двадцать седьмого августа восьмилетний великий князь Павел – единственное законное основание нового режима – уехал из столицы в сопровождении своего наставника Панина и вереницы из 27 карет и 257 лошадей; следом отправился и Григорий Орлов. Императрица выехала пять дней спустя со свитой из двадцати трех придворных, шестидесяти трех карет и 395 лошадей. В пятницу тринадцатого сентября Екатерина с царевичем прибыли в Москву, город куполов и башен, средоточие русской древности. Государыня терпеть не могла Москву, где её недолюбливали и где она как-то раз серьёзно заболела. Её предчувствия оправдались: маленький Павел слёг с лихорадкой и проболел