друг другу придворных партий, служил лишь ей и мог бы стать её советником в военных вопросах. А в глубине души она тосковала по другу, в которого теперь была влюблена. Все эти долгие годы их странных взаимоотношений они были готовы сблизиться, но всё же оставались далеки друг от друга – как будто всё вело их именно к этому моменту.
Когда Потёмкин наконец приехал, у императрицы появились новые тревоги помимо Пугачёвского бунта. В опасной близости от неё подрастал ещё один претендент на престол – её сын. Двадцатого сентября 1772 года великому князю и царевичу Павлу, представлявшему собой угрозу её престолу и жизни, исполнилось восемнадцать, и теперь она уже не могла не признать его совершеннолетие, а, следовательно, и право жениться, обзавестись собственным двором и принимать деятельное участие в политике. Первое было возможно, хотя и малоприятно, второе – допустимо, хотя и крайне неудобно, а третье – решительно невозможно. Екатерина опасалась, что, позволив Павлу в той или иной степени быть соправителем, она сделает первый шаг к потере власти. Пока она размышляла, как поступить, новый заговор вновь показал, что Павел являлся её ахиллесовой пятой.
Трудности Екатерины начались год назад, когда она отвергла князя Орлова и сменила его на Васильчикова, от которого не было ни пользы в государственных делах, ни утешения сердцу. За падением Орлова закономерно последовало усиление позиций Никиты Панина, который как воспитатель Павла несомненно стремился укрепить свою власть. Но равновесие восстановилось в мае 1773 года, с прибытием князя Орлова из «заграничных путешествий» в приподнятом настроении. В июне он вновь присоединился к Совету. Должно быть, ему удалось объединить усилия всей своей семьи, и в эти дни присутствие пятерых братьев Орловых внушало трепет всему Петербургу.
Совершеннолетие Павла вынуждало Екатерину к каким-то действиям, и она начала поиски будущей великой княгини, как когда-то Елизавета разыскивала её саму. В обоих случаях императрицы сделали схожий выбор, сочтя наилучшей кандидатурой немецкую принцессу, не связанную непосредственно ни с Австрией, ни с Пруссией. В июне Павел заинтересовался принцессой Вильгельминой, второй дочерью ландграфа Гессен-Дармштадтского, который обеспечил себе состояние, отдавая подданных в наёмники. Пятнадцатого августа Вильгельмина приняла православие, и в то же время Павел получил не лишённое привлекательности предложение от Каспара фон Сальдерна, уроженца Гольштейнского герцогства и дипломата на российской службе. Тот убедил Павла в том, что тот имеет право властвовать вместе с матерью, подобно австрийским монархам Марии Терезии и Иосифу. Узнав об этом, Панин попытался замять дело, но Екатерина раскрыла заговор и так разгневалась на Сальдерна, что велела «привезти к себе злодея, связанного по рукам и ногам» [8]. Он никогда больше не вернулся в Россию [9].
Война, напряжённые отношения с сыном, угроза государственной измены и усиление крестьянских волнений отнимали у Екатерины много