романтическим ухаживанием или сексуальной страстью – Екатерина и Потёмкин начали жить как супружеская пара. Двадцать седьмого февраля Потёмкин был уже настолько уверен в себе, что написал императрице письмо с требованием назначить себя генерал-адъютантом. В этой должности состояло всего несколько человек, в основном придворных. Но в случае Потёмкина смысл этого назначения был бы предельно ясен. В письме он в свойственной ему манере пошутил, что «сие не будет никому в обиду». Наверное, они посмеялись над этим – его назначение обидело бы всех, от Орловых до Паниных, от Марии Терезии и Фридриха Великого до Георга Третьего и Людовика Шестнадцатого. Оно не только изменило бы всю политическую ситуацию в стране, но в конечном счете и отношения России со своими союзниками. Но это неважно, потому что, как он трогательно добавил, выражая свои настоящие чувства, «а я приму за верх моего щастия» [34]. Письмо передали через Стрекалова, как простое прошение. Но ответ он получил намного быстрее, чем обычно.
«Господин Генерал-Порутчик! – отвечала она на следующий день, используя официальный язык. – Я прозьбу Вашу нашла… умеренну в рассуждении заслуг Ваших, мне и Отечеству учиненных». Обратиться с официальным прошением было очень в духе Потёмкина. «Он был единственным из ее фаворитов, кто сам осмелился сделаться ее любовником», – пишет Шарль Массон, в будущем математик при швейцарском дворе и автор скандальных, но совершенно недостоверных мемуаров. Екатерина высоко оценила смелость Потёмкина в своем ответе: «…я приказала заготовить указ о пожаловании Вас Генерал-Адъютантом. Признаюсь, что и сие мне весьма приятно, что доверенность Ваша ко мне такова, что Вы прозьбу Вашу адресовали прямо письмом ко мне, а не искали побочными дорогами» [35]. Именно в этот момент Потёмкин выходит из тени истории и становится одним из самых известных и спорных государственных деятелей своей эпохи.
«Здесь открывается совершенно новое зрелище, – докладывал четвертого марта английский посланник сэр Роберт Ганнинг в Лондон графу Саффолку, министру по делам Северной Европы, увидев при дворе нового генерал-адъютанта, – по мнению моему, заслуживающее более внимания, чем все события, происходившие здесь с самого начала этого царствования». В то время все писали друг другу письма, и теперь все писали о Потёмкине. Дипломаты сгорали от любопытства, потому что, как сразу заметил Ганнинг, Потёмкин был умнее и Орлова, и Васильчикова. Интересно, что всего через несколько дней после того, как Потёмкин был представлен как официальный фаворит, даже иностранцы, не знавшие российскую придворную жизнь досконально, информировали своих королей, что на горизонте появился некто Потёмкин, любовник императрицы, который помогает ей править. «Господин Васильчиков, чье понимание было слишком ограниченно, чтобы допустить, что он имеет какое-либо влияние на дела или пользуется доверием своей возлюбленной, – объяснял Ганнинг, – заменен человеком, несомненно обладающим тем и другим, в высочайшей степени» [36]. Прусский посол граф