что Архангельский в разгар свадьбы отправился подальше от невесты на воздух покурить.
– Если так, – сказала я, – так в чем тут дело? Маруся думает, что ты все куришь. Отсутствовал ты не слишком долго, она может и не хватилась, сидит, одна поздравления принимает, сама с собой под «горько» целуется.
– Издеваешься? – с укором спросил Архангельский. – В тот-то и загвоздка, что видела она как лбы меня уводили. Выскочила в холл, я ещё глянул на неё, мол, ничего не поделаешь, обряд есть обряд.
– А она что?
– Махнула рукой, а потом показала кулак. Теперь-то уже понимаю, со стороны это выглядело так, словно я в обнимку с дружками куда-то слинял.
– И по ходу пьесы изуродовал мой «Мерседес». И чего от меня ты хочешь? – скептически поинтересовалась я.
Архангельский взглянул с мольбой и жалобно попросил:
– Соня, ты же умная, придумай что-нибудь сама.
Когда речь заходит о моем уме, мгновенно слабею.
– Хорошо, – смилостивилась я, – придумаю, рассказывай все свои заморочки.
Архангельский оторопел:
– Какие заморочки?
– Ну дела или что там у тебя. Короче, все, что может иметь к этим гоблинам отношение. Рассказывай, дорогуша, куда вляпался и поподробней.
Он помотал головой и с явной искренностью сообщил:
– Никуда я не вляпывался.
– Что, и сомнительных дел никаких не было?
– Кроме этой свадьбы, никаких.
– Так зачем же хватали тебя?
– Сам голову ломаю. Может перепутали с кем?
Я пришла в отчаяние и закричала:
– Не хочешь ли ты мне сказать, что нет вариантов узнать с кого спросить за «Мерседес»?
От удивления Архангельский даже руль на мгновение бросил, но тут же снова управление взял и с укоризной сказал:
– Соня, побойся бога, твой «Мерседес» просто картинка в сравнении с их «Ромевой». К тому же в аварии повинна ты.
Но я уже не слушала его, я кричала:
– О, ужас! Ужас! Изуродован мой автомобиль и спросить не с кого! Как, по-твоему, этих гоблинов теперь буду искать?
– Не волнуйся, – успокоил меня Архангельский, – ты так над ними постаралась, что они сами тебя найдут. Им же тоже с кого-нибудь за машину спросить захочется. Так ты не сдашь меня Марусе? – ни с того ни с сего он вдруг вернулся к своим проблемам.
Я уже страдала о подарке и не имела возможности отвечать. Мой подарок! Антиквариат! Чистейший фарфор! Сколько в нем таилось замыслов! Сколько моих горьких надежд!
– Женька понял бы все, когда бы я вручила подарок Марусе! – рявкнула я. – А что теперь я вручу? Осколки?
Архангельского моё заявление озадачило.
– А что ты собиралась Марусе дарить? – растерянно спросил он.
– Часы! Семнадцатый век! В чу-дес-ней-шем состоянии! С потрясающим боем! Тончайший фарфор! Обалденный изыск!
– Часыыы? Фарфоровые часы? И что же должен был из этого понять Евгений?
– Все! Как мне больно! Как мне плохо! Как люблю его! Как много он хорошего забыл! Все-все-все!
Архангельский