исчезает личное ожесточение. Конкретный предприниматель не представляется больше кровопийцей и проклятым эгоистом, рабочий не обязательно должен быть жадным бездельником, обе партии перестают упрекать друг друга в злонамеренности и взывать к совести. В Германии социальная борьба опредмечивается теоретически; в Англии – практически, в деятельности профсоюзов. Личностный, индивидуалистический антагонизм преодолевался у нас абстрактной всеобщностью истории классового движения, у англичан – строгим надындивидуальным единством в акциях профсоюзов и союзов предпринимателей.
Однако борьба не сделалась от этого менее ожесточенной, наоборот, она стала сознательнее, сосредоточеннее, целенаправленнее, она радикализировалась от того, что каждый ее участник стал сознавать, что борется не только и не столько ради себя, сколько ради великой сверхличной цели. Любопытный симптом такой корреляции обнаруживает бойкот берлинских пивоварен рабочими в 1894 году. За последние десятилетия это локальное проявление борьбы было одним из наиболее яростных. Обе стороны нападали друг на друга в высшей степени энергично, но никакой личной ненависти ни рабочие к пивоварам, ни директора к рабочим не обнаруживали. В разгар борьбы вожди обеих партий опубликовали свои взгляды на положение вещей в одной и той же газете, оба излагали факты строго объективно и потому во многом одинаково, расходились они лишь в практических требованиях. В этом случае борьба освободилась от всего личного и не идущего к делу, благодаря чему антагонизм был количественно ограничен, стало возможно взаимное уважение и взаимопонимание во всем, что касалось личностей; обе стороны признали, что действуют под давлением исторической необходимости, – этот единый базис сделал борьбу лишь интенсивнее, непримиримее, последовательнее.
Далеко не всегда борьба, идущая на общем для противников основании, выглядит так благородно. Этим общим основанием может служить не объективная норма, не высший интерес, стоящий над партийным эгоизмом обеих сторон, а некая тайная эгоистическая цель, преследуемая обеими борющимися партиями. До известной степени именно так происходила борьба между двумя крупными парламентскими партиями в Англии в XVIII веке.
По своим политическим убеждениям они расходились, но не слишком принципиально; жизненно важным для обеих было не их расхождение, а общая задача – поддержать аристократический режим в Англии. Две партии поделили между собой всю арену политической борьбы, но настоящего, радикального противостояния между ними не было, напротив, был заключен негласный союз против третьей силы, которая вовсе не была политической партией. С этим связана небывалая парламентская коррупция тех времен: никто не считал зазорным торговать своими убеждениями и продаваться политическому противнику, потому что на самом деле оба противника тайно стояли на общем фундаменте, и настоящая борьба начиналась лишь за его пределами. Продажность обеих партий показывает, что