на следующий день к барину она не ходила, и на день после тоже, решив потратить их на поиски пропитания.
– Смотри в оба глаза. – Саша поправила выбившуюся из-под повязки косу, завязанную красной лентой, и подошла ближе к воде. Рыбу здесь уже давно не пытались ловить, так как было это пустой тратой времени, но не для Саши: как бы далеко и глубоко не уплыла рыба, она приплывёт, да и сама же в руки прыгнет. – Миша, я не шучу, от этого зависит наш…
– Да знаю я, – обижено ответил брат. – Мне тоже есть охота, так что делай там, что умеешь, да поскорей. Холодно же.
Саша подошла ещё ближе. Убедившись, что брат надёжно охраняет их от неожиданных гостей, она нагнулась так, чтобы достать рукой воды. От прикосновения девичьих пальцев, она стала тёплой и пошла зелёными разводами. Через несколько мгновений показалась рыба. Она была мельче, чем Саша рассчитывала, но время было не то, чтобы крутить носом.
– Один, два, три, четыре, пять… – восторженно считал Миша, покинувший свой пост, и выглядывающий из-за плеча сестры.
– А что вы там делаете, а? – Саша молниеносно завернула рыбу в старую тряпку, которую брала с собой, и сунула брату под расстёгнутый отцовский кафтан, который он быстро запахнул. – Никак рыбу кличите, да?
– Да какая рыба, баба Настасья? – Саша показала соседке, не весть откуда взявшейся, пустые руки. – Сгинула она давно, это ж все знают.
Баба Настасья окинула брата с сестрой подозрительным взглядом. Сама-то она не спешила отвечать, куда это она ходила на рассвете, и что приносила, спрятанное под одеждой. Даже сейчас она на ней бугрилась, а пояс готов был развязаться.
– Что ж ты не у барина-то своего? – сменила тему баба Настасья, сделавшая свои выводы. – Совсем плох он, говорят. Того гляди и богу душу отдаст. – Саша побледнела, а соседка, меж тем уже уходя, перекрестилась и добавила: – Добрый человек уйдёт спокойно, хорошее место ждёт его, не то, что нас, грешных.
– Нельзя, Сашенька, нельзя идти тебе, – плакала мать. – Ему уже не помочь, а тебя, коли увидят там, ещё и обвинят.
Саша отдала матушке рыбу и наспех обтёрла руки.
– Ты не знаешь этого, – возразила она. Вопреки решению не вмешиваться, Саша не могла сделать вид, что ничего не слышала от соседки. Виденья одни хуже других сменялись перед её глазами, и уверенность в том, что дар ей был дан не просто так, крепла в ней вместе с верой в то, что сдолать хворь, какой бы сильной и запущенной она ни была, ей было по силам.
– Ночи хотя бы дождись, дочка, – вмешался отец, – чтобы глаза чужие не видели, да языки злые не болтали. Стемнеет, тогда пойдёшь. Спасёшь, так спасёшь, а нет – так хоть попрощаешься, – рассудил он, и Саша согласилась. С отцовской мудростью она спорить не решалась, да и матушка до вечера успокоится.
Сумерки спускались рано в эту пору года. Саша как можно тише выскользнула за дверь, стараясь не открывать её слишком широко, чтобы запах запечённой рыбы не распространялся на улицу. Соседи, те, что ещё могли поддерживать в себе жизнь, не должны были знать ни о таком богатстве, как рыба, ни о том, что кто-то уходит