Зимняя королева. Аманда Маккейб

роста.

      – Здорово целуется, могу поспорить. Розамунда засмеялась:

      – Ну, неплохо, думаю. – Хотя сравнивать ей было не с кем.

      – И он любит тебя, хочет на тебе жениться? В этом Розамунда сомневалась:

      – Говорил, что хочет, когда я видела его в последний раз. – Но потом он исчез, оставил ее одну спорить с родителями. Слуги говорили, что осенью он совсем куда-то уехал.

      – Тогда ты счастливая, – вздохнула Анна.

      – А лорд Лэнгли не хочет?

      – Говорить о нем не хочу! – оборвала ее Анна. – Не сейчас. Я бы лучше послушала про твою любовь.

      Розамунда откинулась на спину и уставилась на вышитую внутреннюю сторону штор, будто там могла прочитать ответы.

      – Я давно ничего о нем не слышала, а сейчас уже не уверена, захочу ли я о нем слышать.

      – Могу поспорить, что он тебе писал, да родители перехватили письма. Так было с моей подругой Пенелопой Лилэнд, когда она хотела выйти замуж за лорда Першинга.

      – Вот как? – Розамунда нахмурилась. Ей такое в голову не приходило. – Как же мне узнать?

      – Нам надо придумать, как с ним связаться. – Голос у Анны наполнился возбуждением от новой интриги. – Раз он знает, где ты, наверняка переберется куда-нибудь сюда, поближе к тебе.

      Розамунда не была в этом уверена. Ей казалось, что ее страстная увлеченность Ричардом принадлежит кому-то другому, юной девочке, которая не понимала ни самое себя, ни окружающего мира. Но если это поможет развлечь Анну, да и себя тоже, то она не против попытаться. Может, тогда она не будет так тонуть в паре темных глаз?

      «Надень на голову венок, утопи печаль в бокале вина, и пусть веселятся все!»

      Розамунда беспомощно засмеялась, когда весь большой зал загремел песней. Было ясно, что все кругом уже весьма обстоятельно утопили свою печаль, а рождественский пир продолжался. Длинные столы были завалены остатками еды; бокалы и кубки опустошены. Украшения зала, освещенные теперь полыхающим камином и дюжинами фонарей, сказочно мерцали красными, зелеными, золотыми блестками, превращая огромный зал в праздничный будуар. Смех был таким же громким, как пение; взгляды становились все продолжительнее, все откровеннее… А ночь продолжалась!