кинофильмами: молоты и бульдозеры не сработали бы без трансляции в течение долгих лет имиджевой привлекательности поп-культуры Запада, подточившей стену раньше, чем она рухнула”[60].
Некоторые авторы, исследуя формат соотнесенности “мягкой” и “жесткой” силы, указывают на «пространственные асимметрии внутри самих концепций “силы”: разные “силы” будут преобладать на различных пространствах, во взаимоотношениях между различными государствами, какие-то государства в отношениях друг с другом будут преимущественно полагаться на инструменты “мягкой силы”, для других отношения в духе “жесткой силы” будут по-прежнему более эффективными… Более того… одно и то же государство будет играть в разные игры на разных пространствах, прежде всего в отношении баланса “жестких” и “мягких” инструментов – достаточно сравнить политику США в отношении, к примеру, стран Евросоюза и их политику в отношении Ирака и Сирии»[61].
Особый интерес в условиях санкционного давления на нашу страну представляет подход Ная к проблеме соотнесенности мягкой силы и санкций. Здесь ученый и политик категоричен: “Общим для всех санкций является манипулирование экономическими операциями в политических целях”[62]. И далее, не менее однозначно: “Главной целью санкций является изменение поведения, сдерживание и смена режима в другой стране”[63]. Откровеннее не скажешь.
О том, сколь важное внешнеполитическое значение придается руководством США санкционным вопросам, свидетельствует тот факт, что в 2013 г. в Государственном департаменте создана специализированная структура, призванная координировать санкционные режимы США: до этого управление ими было рассредоточено по различным министерствам и ведомствам.
“Санкционные” суждения Дж. Ная в контексте “мягкой силы” появились, похоже, не случайно. Они имеют свою геополитическую предысторию, доктринальную базу которой американское руководство заложило фактически сразу после окончания Второй мировой войны. В директиве Совета национальной безопасности США от 18 августа 1948 г. № 20/1 под названием “Цели США в отношении России”, рассекреченной лишь 30 лет спустя, говорилось, что при государственном планировании, ныне, до возникновения войны, следует определить цели, достижимые как во время мира, так и во время войны, “сократив до минимума разрыв между ними”. Целевые установки формулировались четко, со всей политической определенностью: в корне изменить теорию и практику международных отношений, которых придерживается правительство Советского Союза, с тем чтобы он был слабым в политическом, военном и психологическом отношениях по сравнению с внешними силами, находящимися вне пределов его контроля.
При этом особо оговаривалась необходимость добиться его “значительной экономической зависимости от внешнего мира” на условиях, которые должны быть “подчеркнуто тяжелыми и унизительными