жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся»[59].
Созданная Сталиным система тоталитаризма и деспотии, узаконившая ложь и лицемерие, в своей основе вполне созвучна царству Антихриста. Зло в изображении Ю. Домбровского предстает в неисчислимом множестве разнообразных проявлений, таится под разными, подчас трудно распознаваемыми личинами. Вместе с тем, аналитичность, «мелочность» в показе сил разрушения не приобретает самодовлеющего характера, и во многом это происходит благодаря сквозным для всего повествования символическим образам, генерирующим нравственно-философскую мысль дилогии.
Как первую, так и вторую ее части наполняет атмосфера невиданного страха, нагнетаемого сталинской машиной насилия, охватившего всю страну, проникшего и в общественную и в личную жизнь людей. «В мире сейчас ходит великий страх. Все всего боятся. Всем важно только одно: высидеть и переждать» (с. 104).
В романе «Хранитель древностей» общество сковано страхом присутствия невиданных размеров удава – огромной рептилии, которая везде и всюду и которую никак не удается поймать. Страшное чудовище, оказавшееся на поверку «самым обыкновенным чёрным полозом»[60], трансформируется в символический образ удушения народа, удержания его в состоянии непрерывного парализующего психику страха. И страх не беспочвен, ибо уже имеются факты участившихся в последнее время случаев «исчезновения кроликов и кур»[61]. Аллегорический смысл последней фразы не вызывает сомнений, он сразу же вводит читателя в жуткую атмосферу репрессий 1920-30-х годов. Одним из таких «кроликов» стал в «Хранителе древностей» репрессированный брат бригадира Потапова Петр, сам же Потапов живет в постоянном ожидании своего ареста.
Тема удушения народа, символизированная в первой части дилогии в образе огромного удава, грозящего людям физическим уничтожением, получает развитие в романе «Факультет ненужных вещей». Здесь уже возникает символический образ мертвой рощи с бесчисленными «трупами деревьев», задушенных «гибкой, хваткой, хлесткой змеей-повиликой» (с. 113). «В этом лесу было что-то сродное избушке на курьих ножках, или кладу Кощея, или полю, усеянному мертвыми костями» (с. 114). Ассоциации с русской народной сказкой не случайны: они несут в себе глубокий и важный для писателя смысл временности торжества зла. Зло, паразитирующее на добре, обречено. Поэтому Зыбин, глядя на весело зеленеющие «на мертвых сучьях» листики повилики, ее ослепительные гроздья «мельчайших присосков и щупальцев», убежденно заявляет: «И она тоже погибнет… только она не знает об этом. Она такая же смертная, как и они. Вот выпьет их до капли и сдохнет» (с. 113–114).
Художественные средства символического изображения, с помощью которых Ю. Домбровский обнажает и разоблачает зло, характеризуются разнообразием и емкостью нравственно-философского содержания. Примечательно при этом, что по мере