исторической судьбы человека соотносится с метафизическими (вечными) христианскими ценностями.
«Не в связи с будущим, а в связи с вечным получает значение и оправдание каждая отдельная эпоха, каждое отдельное поколение», – писал П. И. Новгородцев[40]. На аналогичной посылке строил свою философию истории и Л. Карсавин: «Каждое мгновение развития обладает своею неповторимостью, ценностью, своим особым значением, столь же нужным во всеединстве развития, как и все прочие»[41]. И только в таком плане-в плане утверждения независимой от прихотей «усатого Режиссера» и его подручных ценности человеческого существования перед лицом Бога – можно говорить об оптимизме Солженицына и его вере в конечную победу добра.
Что же касается описаний картин лагерной жизни, то они своей конкретностью способствуют безжалостному разоблачению тоталитарной системы. Конечно, для некоторых узников, к которым относится и сам Солженицын, пребывание на «краю» бытия способствовало усилению процесса внутреннего очищения и прозрения, означало взятие определенной духовно-нравственной высоты. И в этом смысле действительно можно говорить о бессилии зла «перед лицом Добра, Бога»[42]. Но ведь многие просто физически не смогли дойти до таких высот, и еще большее количество заключенных (основная масса) озлобилось, искренне считая, что слово «счастье» происходит от «„со-частье“, то есть кому какая часть, какая доля досталась, кто какой пай урвал у жизни» (1, 43–44).
Сделаем некоторые выводы. А. И. Солженицын, исходящий из признания реальности бытия Бога, по своему мировосприятию религиозный писатель, основные идеи которого (неприятие революционности, сгущенный морализм, твердое различение добра и зла) базируются на традициях христианства. Запечатленная действительность при всей своей абсурдности, деформациях и искажениях, насквозь пронизана дыханием Божественного.
В то же время у автора «Архипелага ГУЛАГ» заметны отклонения от христианских догматов, обусловленные его «зашкаливающей» эмоциональностью: новозаветный принцип «возлюби» нередко вытесняется ветхозаветным «возненавидь врага»[43].
Опора на природные факторы жизни, обращение к вселенской, космической субстанции бытия «обеспечивают» сохранение человеческой индивидуальности, обусловливают накопление в личности духовных сил, столь необходимых для борьбы с тоталитаризмом, – такова одна из итоговых мыслей А. Солженицына, коренным образом отличающая его нравственно-философскую концепцию от гуманистических посылок В. Шаламова. Главный вопрос, на который по-разному отвечают писатели, – это вопрос веры или неверия в духовные силы Homo sapiens'a: можно ли остаться человеком в аду ГУЛАГа? не сокрушают и не растлевают ли окончательно человеческую личность непомерные страдания на «краю» бытия?
«Центральной духовной ситуацией» художественной прозы Солженицына, справедливо утверждает И. Виноградов, является