творцам его взлета, в первую очередь архиепископу. Джордж просил его оказать ему честь стать его наставником, проводником в доселе чуждом для него мире, вдохновителем его поступков. Архиепископ весьма простодушно принял все это за чистую монету и засвидетельствовал своему ученику свою горячую любовь. Вот что он писал ему:
«С сего дня я ценю и уважаю вас как своего сына и хочу, чтобы вы считали себя таковым.
Такова была политика поведения Вильерса. Он излучал вокруг себя атмосферу мягкости и доброжелательности, он бы охотно обласкал и своего соперника, и сам король пришел в восторг от подобного великодушия.
Однако Сомерсет был сделан из другого теста. Он уже видел перед собой дно разверзающейся пропасти, но повел себя совершенно неправильно. Вместо того чтобы умаслить столь благородного покровителя, он принялся досаждать ему своими жалобами и обидами. Иаков, тем не менее, все еще оставался верен тому принципу слабых личностей, что худой мир лучше доброй ссоры, и верил в возможность примирения непримиримых и установления мира между особами, которые дороги ему. Эта задача была возложена на Хамфри Мэя, пользовавшегося уважением обоих фаворитов.
Сэр Мэй в первую очередь принялся наставлять Джорджа, который, собственно, не выказывал никакого сопротивления. Граф же Сомерсет сначала фыркал, но затем, узнав, что речь идет о королевском приказе, замкнулся в ледяном молчании. Через полчаса к нему явился его молодой соперник.
Джордж излучал одну из своих ослепительных улыбок и, ощущая, несомненно, свою новую мощь, рассыпался в учтивейших выражениях:
– Я намерен, милорд, быть вашим слугой и единомышленником, ибо желаю, чтобы судьба моя зависела от вашего расположения и чтобы ваша милость признала во мне самого верного слугу, которого вы когда-либо имели.
– Мне нет нужды в ваших услугах, – грубо оборвал его граф, – и не рассчитывайте на мою милость. Но я намерен свернуть вам шею, и будьте уверены, что не премину сделать сие, если мне представится такая возможность.
Все это, естественно, было доложено королю, который, как человек неглупый, решил подорвать позиции столь неблагодарного фаворита с того фланга, с которого тот не ожидал.
Высокородная преступница
Здесь необходимо возвратиться к истокам карьеры графа Сомерсета и напомнить читателю, что этот весьма посредственный по своим умственным способностям человек продвижению был в значительной степени обязан другу, Томасу Оувебери, личности чрезвычайно незаурядной с точки зрения интеллекта и здравомыслия. Фаворит покорно подчинялся его указаниям до того дня, когда его любовнице, леди Фрэнсис Говард, графине Эссекс, не пришла в голову шальная мысль выйти за него замуж.
Зная отчаянную дерзость и распутство этой дамы, сэр Оувебери встревожился, как бы этот брак не положил конец его влиянию. Он пустился во все тяжкие, самыми яркими красками расписывая грядущие