я могу вам помочь? – с подозрением спрашивает она, быстро окинув ребят недоверчивым взглядом.
– Здравствуйте! Меня зовут Дюк, а это А…
– Меня не интересует реклама и товары, уходите. – перебивает его женщина и пытается захлопнуть дверь, но Дюк вовремя вставил ногу в дверной проём.
– Мы здесь из—за вашего сына. – говорит он.
– Тогда тем более убирайтесь! Он мёртв! – на глазах женщины выступают слёзы. Аня пугается… Без сомнений, это та самая плачущая мать мальчика, застреленного у нее на глазах.
– Да выслушайте же! – Дюк, значительно превосходивший хозяйку квартиры ростом, наклоняется к ее лицу. – Я знаю, кем был ваш сын… Но я не знаю каким он был, – шепчет парень. – И хочу узнать. Поверьте мне, это важно!
Аня недоумевает от происходящего. Она не слышит их разговора, но видит, что слова Дюка пугают женщину.
– Мы друзья. – говорит он, убирая ногу.
***
Сидя за столом в ее небольшой двухкомнатной квартире, обставленной скромно, но со вкусом, и наблюдая за тем, как женщина разливает чай, ребята слушают ее рассказ.
– Он был необычным ребенком, как и большинство детей, рожденных уже после войны. Они не плакали, когда им перерезали пуповину. Они открывали глаза и делали громкий вдох… Их глаза… Они были черные, как смола, а из их десен торчали клыки. – женщина помнит все, до мельчайших подробностей. —А на шее, вот здесь, – показывает она пальцем на сонную артерию, – были жабры. Таких детей было велено собирать и вывозить. Мы не знали куда… – на глазах рассказчицы наворачиваются слезы. – Я тогда акушеркой работала, помогала принимать роды. Естественно, матерям ничего нельзя было сообщать, нас неоднократно предупреждали, что это чревато большими проблемами. И мы вынужденно сообщали, что их дети погибли в родах. А на самом деле, – продолжает она сквозь слезы с болью на сердце, – как мне удалось потом узнать, подслушав разговор двух солдат, приехавших за очередными новорожденными, их просто оставляли в лесу, за куполом… – женщина не могла больше сдерживаться и начала рыдать. Ее плечи затряслись. Дюк не задумываясь оборачивается и, отыскав кухонное полотенце, снимает его с крючка и протягивает хозяйке. Немного успокоившись, та продолжает свой рассказ. – Считалось, что так и государство детей не убивает своими руками, и граждан мирных защищает. Дима… сын мой, он на самом деле мне племянник. Я тогда взяла декретный отпуск, и когда у моей сестры родился сын, несколько моих коллег помогли организовать «мои» роды. Юле, сестре моей, сказали, что ребенок умер. Она же видела его глаза, жабры, слышала, как он вздохнул. Не поверила своим глазам… В общем, она в психиатрической больнице повесилась… Думала, что из ума выжила, дьявола родила.
– Это, конечно, грустно, – заявляет Дюк и затихает. Кивнув головой то ли в знак согласия, то ли принимая его соболезнования женщина берёт стоящую перед ней чашку чая и делает несколько крохотных