умолкает, но Эрик приходит в себя лишь от толчка автомата в спину, вынуждающего его идти вперед. Сомнений не было – это был голос его матери.
«Неужели… Неужели это она позвонила? Предала меня? Нет… Не меня. Аню!» – на смену растерянности медленно приходила поднимающаяся из самых глубин души темная ярость. «Как? Как она могла так поступить?? Она настолько сильно ненавидит приемную дочь, что подставила под удар всех нас??»
Еще один поворот налево, несколько ступеней, ведущих вниз, звук отпираемого замка – и вот он в общей камере со всеми остальными. Оглядевшись, Эрик невольно усмехается. Голые серые стены, несколько грубых бетонных лавок и одна тускло мерцающая лампа за решетчатым щитком, вмонтированная в потолок в центре камеры никак не соответствовали описанию тех шикарных, обставленных добротной мебелью камер с окнами, в которых, по словам управления тюрьмы, содержаться все арестованные, ожидающие приговора с принятием решения о сроках обязательно проводимых исправительных работах по благоустройству общества, фото которых он недавно видел в одной из газет. Пропаганда мирного развития и существования внутри секторов, активно проводимая правительством и напоминающая о себе едва ли не с каждого второго рекламного щита и заглавных страниц прессы исключала смертную казнь для людей по любым причинам. Дабы не приравнивать их к мутантам. Так это подавалось народу. Чертовы политиканы!.. Эрик никогда не верил этому. Дверь закрылась, секундой спустя слышится характерный звук подачи напряжения на ее контур.
– Все нормально, они ничего не докажут, – говорит Ника.
– Но как они… – недоумевающе протягивает Аня. – Как они узнали?
Эрик мрачнеет и садится на пол, вытянув вперед уставшие от напряжения ноги и оперевшись спиной о стену. У него заметно дрожат вспотевшие руки то ли от осознания поступка родной матери, то ли от беспокойства за сестру.
– Похоже это моя вина… – тихо произносит он, прижимая ладони к лицу и пытаясь унять дрожь.
– Что? – в один голос удивленно переспрашивают Дюк и Аня. Дюк подскакивает и становится посреди комнаты. – Что ты сказал? – повторяет он.
– Моя мама. Это она… Выдала нас и подсказала, куда мы ушли. – едва слышно отвечает Эрик. Аня подавленно хмыкнула и опустила голову.
– Я подумала об этом. Прости, Эрик, – шепчет она.
– Что—то я не поняла. Зачем матери сдавать собственного сына? – удивленно спрашивает Ника.
– Видимо, она считала, что Эрик не успеет… Это ведь все из—за меня, правда? – предположила Аня. Эрик удрученно молчит. Все и так понятно.
– Ладно, в общем картина понятна. Итак, какие у нас варианты? – протягивает Дюк, и, не доживаясь реакции остальных, сам же отвечает на свой вопрос: – Учитывая обвинения, у нас их немало. Аж целых два! Свободы внутри купола нам теперь не видать, а умирать я пока не планировал.
– И что ты хочешь делать? – спрашивает Ника. Она сидит на лавке напротив Дюка рядом с матерью,