паводком. Не нужно больше слов. Я никогда и ни с кем не буду чувствовать себя в такой безопасности, как с тобой. Ты меня не отпустишь. Рядом. Только рядом. Но как я справлюсь без тебя, когда закончится этот сон?
Не смотри ему в глаза. Просто никогда этого не делай. Ты можешь мне пообещать?
Улыбаюсь, вжимаясь в ощутимую сталь грудных мышц, вбирая проснувшимися рецепторами отголоски тепла. Ты только мой, и только рядом! Ничто этого не изменит уже!
« Поздно… Я это сделала».
Ну и что с того, объясни мне? Тебе было бы легче, если б я смотрела при нем только в пол, тряслась от страха и провоцировала на насилие позицией сломленной жертвы? Упала бы на колени прямо с порога, умоляя не делать больно? Дима, что происходит? Почти кричу от протеста и острого ощущения потери, когда стальная хватка пальцев на моих предплечьях разжимается, а разрыв телесного контакта обжигает арктическим холодом незащищенную спину. Ты не можешь сделать меня виноватой в том, что произошло! Ты не вправе судить! Ты вообще свалил, бросив меня в руки этому хищнику! Ну давай, приди. Дай ему в морду! Что такое? Нет? Проще оставить меня один на один с ужасом и страхом? Да нет у тебя никакого права осуждать меня за то, что я сама пыталась выстоять!
Тепло его рук тает. Остается только злость. А ведь впервые мой сон был почти счастливым и ярким. Я еще не знаю, что красочные сны видят только психически больные личности, по крайней мере так утверждает наука психиатрия, но мое пробуждение впервые за долгое время состоялось без криков, тахикардии и панической атаки.
За окном действительно девственно-голубая лазурь небес, рядом с которой гладь моря кажется серой, как прутья моей воображаемой клетки и стальные льдинки взгляда того, кого я все еще люблю. Во сне или наяву все это происходит, почему я увидела это именно так, как и должно было быть? Ощущение мягкого сатина, больше не шелка, и за это я готова обнять, только непонятно, кого – Виталину или временного хозяина дома. Хотя, скорее всего, это банальное совпадение…
Я встаю, осознав, что ночью, во сне, стянула с себя ночную рубашку. Я привыкла спать раздетой, это уже на уровне подсознания. В состоянии полудремы инстинкт самосохранения не работает, я не думала о том, что, реши Александр воспользоваться своим неотъемлемым правом получить благодарность, был бы избавлен от необходимости раздевать и властвовать. От одного этого факта забытая аритмия зажигает щеки лихорадочным румянцем, я, едва не разрывая шелк, натягиваю халат. К черту! Мне нужен контрастный душ, и… смелость. Смелость спуститься к завтраку, если только, судя по положению солнца, не к обеду.
Холодная вода гасит жар позвоночника, смывает иллюзию чужих объятий, осколки изматывающего сновидения, призванного добить и уничтожить, лишить последних сил. Только что измотанной душе до этих слабых попыток вычеркнуть, выжечь кислотой, испепелить пламенем даже не воспоминания, нет – саму соль и сущность происходящего?
Нет тебя больше отдельно от меня. Нет и быть не может! Я буду держать руку