Стахановке, – словно отвечая на немой вопрос, произнес за спиной у Вадима чей-то хриплый голос.
Быстро придвинув голову, заглянув в самые зрачки Вадиму, тут же отпрыгнув, как-то странно обмякнув, человек быстро зашевелил губами, блуждая взглядом по траве.
– Хороший… Хороший… Издалека… Издалека…
Снова прыжком приблизившись, искривленно согнувшись, плачущим взглядом он вновь впился в лицо Вадима снизу вверх.
– Бежит слезинка, капает… День капает, век капает… Как осушить? Ни кнут, ни пряник… Ни кнут, ни пряник не помогают. Как?!
Словно внезапно целиком уйдя в себя, что-то беззвучно шепча, безвольно отступив на шаг, он скрючился, изломанно держа руки; кто-то из сидевших у костра что-то бросил в пламя, костер полыхнул, лица смотревших на Вадима людей не шелохнулись. Застыв, упершись взглядом в одну точку, человек истощенно шевелил губами.
– Платить… За все платить… За справедливость… За Божью справедливость… Ни кнут, ни пряник…
Вдруг разом переменившись, дернувшись как-то боком, он остро взглянул на Вадима.
– «Люди навсегда останутся глупенькими жертвами обмана и самообмана, пока не научатся за любыми религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов».
Губы его отвердели, во взгляде на мгновенье блеснул ничем не затененный острый ум.
– Вот ведь как…
Коротко вздрогнув, бросившись к Вадиму, он схватил его за лацканы, вновь лихорадочно заглядывая в глаза.
– Тухачевский… Не смогли, не прорвались… А если бы… Эффект домино… И тогда все, все разом… А?
Враз обмякнув, он отшатнулся, бессильно шаря взглядом по траве.
– Иначе нельзя… Иссушат, изведут, обессилят… Ни кнут, ни пряник… Не выдержать. Если только все, все разом…
Он резко обернулся к Вадиму.
– А если нет?!
Мгновенье замершим взглядом он смотрел в пространство.
– Только Божьим, словом Божьим… Иначе – не выдержать… Только Бог, только Бог…
Вдруг дернувшись, взорвавшись слезами, рухнув наземь, страшно кривясь, он закрутился юлой по траве.
– Грешен! Грешен я! Грязен! Прости меня, Господи, в ничтожности моей…
Судорожно вытянувшись, руки его царапали землю.
– Из грязи происшел, грязь извергаю…
Изогнувшись дугой, вновь свернувшись клубком, он забился на земле с вывороченно запрокинутой головой, словно что-то выбивая из себя.
– Грешен! Гнусен!
Вывалянный в грязи, внезапно вскочив, вновь прильнув к Вадиму, снизу вверх, дергая за лацканы, он потянулся к нему, моляще заглядывая в глаза.
– Скажи: спасемся? Верою спасемся?
В судорожном ожидании глаза его, слезясь, не мигая, смотрели на Вадима.
Что сказать ему, – подумал Вадим. – Сказать как есть? Нельзя, не поймет. Или поймет? Что он поймет…
Мгновенье