проникает
Смутной тенью сквозь стекло.
Город весь в прохладной мгле…
А на письменном столе
Установленный порядок
Книг, чернильницы, тетрадок.
Пяльцы, женино трюмо
Да к Ишимовой письмо.
Чуть продавленное ложе
Вытертой саксонской кожи.
Визит в Москву
Чиновник десятого класса,
Хоть, правду сказать, отставной,
Задира и спорщик лихой,
Отменный наездник Пегаса
Намедни стихи напечатал
Без соизволенья царя…
Начальство грозится не зря.
Недолго и сверзиться на пол.
Стихи – не стихи, а стихия:
Протест, и прозренье, и грусть.
Их враз подхватила Россия,
Читает вовсю наизусть, —
О древе анчаре, о яде –
Вместилище горя и мук,
О самовластительном взгляде,
Что все убивает вокруг.
И вскоре за тусклым окном
Кареты рассерженный гром!
Доколе ему Дон Кишотом
Копьем поражать ветряки?
…С фельдъегерем – ящики. Что там?
Наручники или тиски?
Царь мог бы привычным манером
Скрутить его, словно чума.
Ан глядь – присылает с курьером
Тисненые в коже тома!
Колючие, словно вериги,
Тяжеле гранитных пород,
Ин фолио чинные книги –
Законов Империи свод!
На почве, от века скупой,
Щербатые зубы драконьи.
Законы – среди беззаконья!
К чему бы подарок такой?
Не сдамся, доколе живу.
Есть мысль… Поскорее в Москву!
Дорога, дорога, дорога,
Империя топких болот.
Мелькнет деревенька убого –
И снова пространства полет.
От Питера и до Москвы –
Печаль пожелтелой листвы.
И вот наконец-то Москва –
Столица столицая славы.
Блистающих маковок главы
Вдали золотятся едва.
Хуля городские порядки,
Зарей запоздалой горя,
Спешит, наступает на пятки
Запойный разгул ноября.
Тверская – ухабы да лужи.
Все в брызгах – крылатка и трость.
– Стой! – крикнул из Питера гость.
Гостиница прочих не хуже!
Он в нумере. Полночь. Тоска.
Припомнился царский подарок…
Чадит, догорая, огарок.
Чай в чашке дымится едва.
Зудит аневризм окаянный –
Попробуй его утиши!
Качанья заблудшей души –
Фонарь под окном полупьяный.
…Неплохо бы двинуть в Карлсбад –
Вода хороша, говорят.
Увы, со здоровьем не сладко
Под пагубным бременем лет…
Но дело иного порядка
Задумал сегодня поэт.
В Москву для того и скакал –
Замыслил открыть свой журнал.
Пусть царственный цензор тиранит, —
Мечтается в том ноябре,
Что площадь журнальная станет
Сенатским гвардейским