католицизм, после чего понеслись скитания по Европе. Доходило до того, что он служил конюхом, чтобы обеспечить себе пропитание.
– А что я мог поделать? – уныло пояснял он. – Голод не тетка – в лес не убежит.
На коронацию своего двоюродного брата Сигизмунда III он явился в рубище нищего. Там же он в последний раз виделся со своей старшей сестрой Сигрид.
С матерью ему довелось повидаться за всю оставшуюся жизнь тоже только однажды, лет восемь назад, когда Карин с ужасом обнаружила, что сынок совершенно забыл родной шведский язык.
Да он и сейчас особо не интересовался своей исторической родиной, лишь раз спросив у меня, как там поживает «правящий наследный принц государства»?[24]
Но когда я в недоумении пожал плечами, не имея понятия, о чем идет речь, он совершенно не расстроился, беззаботно махнув рукой и заявив: «Что с возу упало – у того и пропало», после чего трагически провозгласил:
– За мой несчастный судьба!
Ну и как здесь не выпить?
Я с сомнением покосился на кубок, но тут в голове мелькнула совершенно детская мысль: «А вот интересно, когда король или принц надирается, как он себя при этом ведет?»
Словом, выпили и «за судьба», после чего начались длительные сетования на обман русского царя, который якобы коварно заманил его к себе, наобещав с три короба.
– Да у меня и нет быть выбор, – сознался он и развел руками. – Жареному коню в зубы не смотрят. – Но тут же гордо заявил: – Я быть жених царевна, но вера не менять. Береги честь смолоду, коли рожа крива. И тогда царь заточить меня сюда. Он сказать: «Сколь волка ни корми, а он все равно лоб расшибет!»
Я слушал, кивал, соглашался и… вспоминал, что там мне рассказывал сам Борис Федорович про его художества. Что верно, то верно – гордость у Густава и впрямь имелась, и королевич наотрез отказался от предложения поменять веру и перейти в православие.
Но и дурости у него тоже было хоть отбавляй – это ж надо додуматься, чтобы без зазрения совести не только притащить в столицу свою любовницу Катерину – какую-то жену немецкого трактирщика, но еще и не стесняясь катать ее по Москве, устраивая ей такие пышные выезды, каковые полагались только царице.
Правда, об этом Густав не упомянул ни слова, разве что под конец, когда посетовал, что он сам во всем виноват.
– Что посмеешь, то и пожмешь, – мрачно констатировал королевич, после чего философски заметил: – Чего пить, того не миновать. – И провозгласил тост: – Баба с возу вылетит – не поймаешь.
Исходя из этого получалось, что Катерина была верна ему недолго и в изгнание за ним не поехала.
А что касаемо алхимии, то он не столько гордился тем, что является шведским королевичем, пускай и без надежды на трон, сколько своим званием «нового Парацельса»[25], которого его удостоили ученые мужи Европы, и тут же предложил мне это звание… обмыть.
Я вновь в нерешительности посмотрел на содержимое своего кубка и обреченно вздохнул. Дело в том, что каждая наша