мизинец из моих рук, он продолжил: – За кровного сына страх разбирает, но и за названого душа болит. И не просись, не пущу. Яко Федор един в сердце моем, тако же и ты един близ него. Коль случись что с тобой, ввек себе не прощу.
– Ты про Ксению забыл, государь, – напомнил я.
Он отмахнулся:
– То ангел мой светлый. Она у меня подобно божьему посланцу, над главой витает да крылом овевает. А боле, окромя вас троих, и никого. А у них, детушек моих, егда уйду, и вовсе худо. Ты един надежа им и опора.
– Вот и не уходи. – Я пожал плечами – мол, о чем разговор.
– Да нет уж, придется. И здоровьишком слаб, да и… упредили уж меня, чтоб готовился, – после небольшой паузы выдал он.
Я опешил. Это что ж за скотина такая обнаружилась, чтоб такие вещи больному человеку говорить?!
Медики?! Да гнать в шею таких докторов!
Или кто-то иной? А кто? Из недоброжелателей? Тогда почему царь ему поверил? А может, еще одна комета пролетела, вот он и…
– Не верь, государь, – твердо произнес я. – Ничему не верь.
– Ей как же не поверишь – пророчица, – вздохнул Годунов.
Из дальнейшего рассказа я понял, что живет в Москве некая старица Алена. Где-то за Козьим болотом она вырыла себе землянку вроде кельи и ютилась в ней.
Слух о том, что она предсказывает будущее, дошел до царских палат, и Борис Федорович загорелся узнать, что будет с ним.
В первый раз она вообще отказалась принять царя – ну и порядки на Руси! – а во время своего второго посещения юродивой царь обнаружил у запертого входа в ее нору что-то типа макета маленького гробика.
Во всяком случае, воображению мнительного Бориса Федоровича грубо выструганная деревяшка представилась именно домовиной, хотя как она выглядела на самом деле – понятия не имею и сильно сомневаюсь, что там имелось большое сходство.
– Тут уж и глупый поймет, к чему она мне енто выставила. – Он развел руками, ссутулился, сгорбился по-стариковски и вяло махнул рукой, давая знать, чтоб я уходил.
Разубедить? Нет, при его мистицизме лучше и не пытаться – как бы хуже не было.
Ну и ладно, зайдем с другого бока.
– А… когда к царевичу Федору Борисовичу, государь? – спросил я напоследок.
– Да хошь ныне, – равнодушно откликнулся он.
Но я же спрашивал не для этого. Раз у царя столь пакостное настроение, пускай угробленное и не мною, надо восстанавливать, а для того имелось одно, но надежное и неоднократно испытанное на практике средство – похвалить своего ученика.
Потому и начал интересоваться часами занятий – исключительно для затравки дальнейшего разговора.
– Я к тому, чтобы узнать: мои часы занятий с ним не переменились? – уточнил я, собираясь перейти к основной теме – бесподобной памяти и прочим достоинствам Федора.
Кстати, без вранья. Парнишка действительно чертовски умен, половину хватает на лету, а для остального достаточно кое-что слегка пояснить, и все.
– Все яко и прежде было, – столь же вяло ответил Годунов.
Судя