я по-дружески стукнул его и приказал вернуться обратно в свою турель. Я получал удовольствие от пива, несмотря на тот факт, что подобные напитки были строго запрещены в самолетах.
Я продолжал по радио запрашивать дежурного офицера оперативного центра сектора ПВО, есть ли для меня какая-нибудь работа. Наконец, он ответил положительно и направил меня к прожекторам, лучи которых были в нескольких километрах впереди. Прибавив газу, мы направились туда, и внезапно в дальнем луче я смог различить самолет, который казался мотыльком, летящим в ярком свете. Волнение в нашем «бленхейме» теперь достигло пика, я перевел кольцевой прицел в положение для стрельбы и дал короткую, прогревочную, очередь из своих пулеметов. Так как Уилсден в хвостовой турели не имел хорошего обзора вперед, я быстро сообщил ему о том, что увидел в лучах прожекторов, и услышал, что он выпустил пробную очередь из своего единственного пулемета «виккерс».
Казалось, прошла вечность, пока мы сократили дистанцию, но на самом деле это заняло лишь несколько минут. Мало того что я был возбужден, так еще и открыл огонь со слишком большого расстояния и, что непростительно, даже не идентифицировав самолет. Мои трассеры показали, что я слишком далеко, так что я продолжал приближаться, но уже более спокойно. Теперь я опознал самолет, двухмоторный бомбардировщик «дорнье». Другие прожектора метались в небе вокруг нас, и, сокращая дистанцию, я заметил короткий отблеск от «харрикейна», пролетевшего через луч прожектора. Он был выше меня, и внезапно я услышал грохочущий позади пулемет Уилсдена. Я понял, что он по ошибке стреляет в «харрикейн», поскольку «дорнье» все еще находился впереди нас. Я закричал по внутренней связи, чтобы он прекратил огонь, но было слишком поздно, поскольку в свете прожекторов я смог увидеть, что за «харрикейном» потянулся шлейф, похожий на вытекающий из двигателя гликоль. Тогда я ничего не сказал Уилсдену, так как знал, что это будет мучить его. Кроме того, я не был уверен в том, что это следствие его огня, ведь, возможно, «харрикейн» был подбит огнем нашей зенитной артиллерии, которая стреляла плотно и быстро. К этому моменту я уже оказался в пределах досягаемости «дорнье», прожекторы которого все еще усердно освещали для нас, но, к сожалению, скорость сближения была настолько большой, что у меня хватило времени лишь для очень короткой очереди, пока я безуспешно пытался сбросить скорость. Однако я с удовлетворением увидел появившийся дым и искры при попаданиях в него моих пуль. Поскольку я не мог держаться позади, я постепенно приблизился к нему с его правого борта, настолько близко, насколько возможно, чтобы Уилсден мог развернуть свой пулемет. Это позволило ему дать очередь по наиболее уязвимому месту врага, по кабине. Немецкие бортстрелки, должно быть, были ослеплены или ранены, поскольку не последовало ответного огня, когда мы медленно пролетали мимо. Уилсден выпускал длинные очереди из своего пулемета. Я увидел пламя и в тот же самый миг услышал, как Уилсден радостно закричал:
– Я сделал