пять секунд! А я не смогла даже полежать.
Зажмурившись, я представляю, что мне десять лет. С кем я была на пляже, когда так звонко кричали чайки? Почему едва не утонула? Зачем полезла в воду, если не умела плавать?
Я открываю глаза. На колене краснеет ссадина. Капельками крови сочатся ответы: я люблю море. Оно честное со мной. Оно помнит десятилетнюю девочку.
Мы возвращаемся домой к завтраку, мокрые и уставшие.
– Вы видели, Аня?! Я поймал волну! Уму непостижимо! Это же магия какая-то! – тараторит Павел. – Если честно, у меня такое ощущение, что я когда-то давно занимался серфингом, но потом напрочь забыл. Странн…
– Как экскурсия?
У крыльца мы сталкиваемся с Илоной. Она треплет Павла по макушке, зарывается пальцами в мокрые волосы, радуется, торжествует, что мы прокололись.
– Пора на завтрак. Догоняйте, Аня. Лидочка волшебница, а не повар! – шепчет она и увлекает мужа в столовую.
Я еще долго брожу вокруг дома. Аппетита нет, я наполнена морем, штормящим, черным. Что-то изменилось в нас – и во мне, и в Павле. И это «что-то» связано с чайками.
9
Захар
[До]
Мне шестнадцать.
Я до сих пор дружу с воображаемой подругой. Теперь воображаемой.
Тора, ты в курсе, что Ворон – самый старый дом в поселке?
Что он ужасный болтун и порой его нереально заткнуть?
Знаешь ли ты, Тора, как Ворон жесток, когда злится?
Это нам он рассказывает об Облаке да о шансоне. Других он колотит, как я – подушку перед сном. Мы особенные, Тора.
Если бы ты была домом, я бы поселился в тебе, побелил бы твои потолки, со всех сторон тебя бы оплел виноград кружевным зеленым платьем. Ты бы не скрипела и не плакала – я бы не давал тебя в обиду. Ты бы пахла жареными орехами и яблоками.
Орехами и яблоками.
Ты постоянно так пахнешь.
Я жмурюсь. Ты улыбаешься.
Я открываю глаза. Тебя нет.
Вдали белеет мой рисунок. Он быстро стирается, но я изо дня в день его обвожу. У меня ушла целая пачка мелков, чтобы наш кот жил хотя бы на стене.
Я шагаю к нему. Пришло время вновь обновить тебя, парень.
Обвести контуры.
Эх, кто бы обвел мои.
Я жмурюсь. Облако спит в мягком кресле.
Я открываю глаза. Облако корячится рисунком на кирпиче. Горбится, потому что у девятилетнего мальчугана дрогнула рука и хребет бедного животного изогнулся кардиограммой.
Здесь до сих пор пахнет яблоками и орехами. Я надавливаю на мел.
Тора так хотела отремонтировать Ворона.
Я – тоже.
Но теперь я понимаю: не дому – нам с Хлопушкой нужен ремонт.
Мелок ломается – я переусердствовал. У Облака выпирает очередной позвонок.
Не бойся любви, пока она не скажет: «Здравствуй. Как поживаешь?»
Тора мечтала обклеить спальню на втором этаже розовыми обоями. Мечтала жить там и по утрам наблюдать, как из-за моря выныривает солнце.
А сейчас… Сейчас мое солнце – она.
Мой дом – она.
Мое одиночество