того времени… Современное рабочее движение не ведет сенсационных сражений, а завоевывает позиции, шаг за шагом, в непрерывной, упорной борьбе»[51].
Статья не произвела предполагаемого эффекта; уже ничто не могло удержать Гельфанда. Он не прекратил атаки на Бернштейна. В отличие от Каутского, Бебеля и Либкнехта Гельфанда не связывали ни личные симпатии, ни чувство социалистического товарищества. Партийные лидеры сначала скептически наблюдали за спектаклем, разыгрываемым Гельфандом, в котором он исполнял роль великого инквизитора, преследователя одного из самых любимых учеников Фридриха Энгельса, а затем пришли в неописуемую ярость.
Они наблюдали, как их товарища клеймили как «антисоциалиста», саботажника, предателя революции. Гельфанд демонстративно игнорировал голоса, звучавшие в защиту Бернштейна.
Гельфанд решил, что человеку, совершившему ошибку, должно быть вынесено официальное порицание на предстоящем съезде партии в Штутгарте в 1898 году. Кроме того, он заставил дрезденских избирателей внести резолюцию, в которой решительно заявлялось, что одними реформами не покончить с классовым обществом – это задача революции.
Руководство партии не могло больше терпеть Гельфанда. Еще до открытия съезда Бебель написал Каутскому все, что он думает о Гельфанде. «Это человек, снедаемый гордыней, и его действия показывают, что он не имеет ни малейшего понятия о нашем положении. Последнее, что нам нужно, это чтобы съезд официально решил бороться за социальную революцию»[52].
В городе, в котором Гельфанд семь лет назад вступил в партию, товарищи по партии впервые нанесли ему глубокое оскорбление. Съезд в Штутгарте отклонил тезис Бернштейна, признав его оппортунистическим, но с самим автором обошлись по-доброму. Его попросили пересмотреть взгляды, а затем опубликовать свои мысли в виде отдельной книги. Зато с Гельфандом обошлись весьма жестко. Один за другим выступавшие обвиняли Гельфанда во всех смертных грехах, словом, платили ему его же монетой. Ауэр, Фроме[53], Штадтхаген, Бебель, Либкнехт жестко указали Гельфанду его место.
Его осуждали за тон, в котором он вел полемику, неподобающе наглый, самоуверенный, словно он был школьным учителем, отчитывающим нерадивых учеников. Его обвиняли в том, что он ни в чем не знает меры; его критические замечания, зачастую справедливые, несоразмерны содеянному и недостаточно обоснованны. Только Клара Цеткин пыталась оправдать Гельфанда, но ей никого не удалось убедить.
Хотя у Гельфанда не было мандата, ему позволили выступить в свою защиту перед съездом. Он был озлоблен и разочарован, но не отказал себе в удовольствии свести счеты с Бернштейном… Его статьи в Arbeiterzeitung были только подготовкой к окончательному ответу. Когда внутрипартийная дискуссия выродилась в обычную перебранку между членами партии, а лидеры партии делали все, чтобы погасить возникший инцидент, Гельфанд в пух и прах разбил доводы Бернштейна.
Бернштейн сомневается