Тот самый яр…. Вениамин Колыхалов

горошницей.

      – Рассказывай, родненький, подробности.

      – В кузне они.

      Сердчишко Праски забилось сбойно. Набросила клетчатую шаль, засуетилась.

      – Схожу разузнаю.

      На подходе к кузнице её остановил ухмылистый Ганька.

      – Стоять! Свидания запрещены!.. Пошла вон!

      – Козёл безрогий! Грубить вздумал. К мужу, к свёкру иду. Ни к тебе – шкуре продажной.

      – Докаркаешь! Мы при исполнении задания…

      – Исполнители вонючие! Прочь с дороги!

      Оттолкнув надзирателя, упрямая молодайка подбежала к Тимуру, уткнулась в грудь разгорячённым лицом. Из распахнутой серой фуфайки несло стойким потом.

      – Поцеловки отменяются, – секретничал на ушко муж, – вишь, губы скалками.

      Поначалу Прасковья не разглядела синюшные рассеченные губы.

      – Выродки! – ненавистно посмотрела на конвоиров.

      Обняла Никодима. Разглядела его потемневшее осунувшееся лицо.

      – Ничего, дочка, дюжим, – успокоил свёкор.

      – Чья теперь кузница? – спросил вызывающе Никодим.

      – Обчая, – ехидненько ввёл в курс собственности Ганька.

      Заглянув в нутро избушки, Селивёрстов осудил:

      – Сразу видно, что обчая. В свинарник превратили.

      Надзиратель Фесько, отведя в сторонку растревоженную Прасковью, буркнул:

      – За свидание водки притартай… можно самогонкой рассчитаться.

      У Саиспаевой мелькнула спасительная мысль. Подмигнув Тимуру, побежала к Фунтихе.