луже песка. Он – Гезири. Когда пробьет час расстаться с жизнью, его глаза останутся сухими, с губ сорвется хвала Всевышнему, а рука будет сжимать меч.
Он уставился на юго-запад, где была его родина, в направлении, в котором всю жизнь направлял свои молитвы, и впился пальцами в золотой песок. Али проделал ритуалы, необходимые для очищения перед молитвой – ритуалы, которые повторял по нескольку раз на дню с тех пор, как его обучила им мать.
Закончив с этим, он поднял ладони и закрыл глаза, уловив едкий запах песка и соли, въевшийся в его кожу.
«Направь меня, – взмолился он. – Защити тех, кого мне пришлось покинуть, и когда пробьет мой час… – к горлу поступил комок. – Когда пробьет час, молю, будь ко мне милостивее, чем мой отец».
Али приложил пальцы к своим бровям. А затем поднялся на ноги.
Не имея ничего, что сориентировало бы его в обширных нетронутых песках, кроме солнца, Али двинулся вслед за его неумолимым путешествием по небосклону, сперва стараясь не обращать внимания, а вскоре привыкнув к беспощадному пеклу на своих плечах. Горячий песок обжигал его босые стопы – а потом перестал. Он был джинном, и хоть он не мог стать дымом и скользить меж барханов, как могли его предки до Сулейманова благословения, пустыня не убьет его. Он шел день за днем, пока не одолеет усталость, делая остановки только на сон и молитву. Под ярким белым солнцем его мысли, его отчаяние по поводу того, как бесповоротно искалечена его жизнь, уплывали и растворялись.
Его терзал голод. Но пить не хотелось – жажда не мучила Али с тех самых пор, как им овладел марид. Он старался не думать о том, что это может значить, игнорировать новый неуемный краешек сознания, получавший наслаждение от влаги – которую Али ни в какую не хотел называть пóтом, – которая выступала у него на коже и градом текла с рук и ног.
Он не знал, как долго он брел, когда пейзаж наконец не изменился, и из-за барханов поднялись каменистые скалы, как огромные цепкие пальцы. Али рыскал по кряжистым утесам в поисках любого намека на еду. Он слышал, что гезирские сельские жители способны наколдовать целый пир из человеческих объедков, но Али никто не научил подобной магии. Он был рожден принцем, воспитан стать каидом, и всю жизнь, не ведая забот, был окружен прислугой. Он ничего не знал о том, как выживать в одиночку.
Измученный голодом и отчаянием, он съел каждую травинку, какую ему удалось найти, вместе с корешками. Но зря. Наутро он проснулся с чудовищным отравлением. Пепел сыпался с его кожи, и его долго рвало, пока изнутри не стала выходить только пламенно-черная жижа, прожигающая землю.
В поисках тенька, чтобы немного прийти в себя, Али пытался было спуститься с утеса, но его так мутило, что в глазах плясали мушки, и тропа перед ним поплыла. В тот же момент он оступился, поскользнувшись на камешке, и покатился вниз по крутому склону.
Он больно приземлился в расселину скалы, левым плечом врезавшись в выступающий булыжник. Что-то влажно хрустнуло, и обжигающая боль разлилась по его руке.
Али ахнул.