и сейчас хороша, ну, знаешь – старение никого не красит.
Из квадратного окошечка киоска «Шаурмания» исходят разящие запахи, пропитывающие проспект Мира луком и жареным мясом. Высоченная стела, возведенная к восьмидесятилетию победы, золотит сердце города – распутье семи дорог… Можно ступить по любой из них – потерять коня, жену, найти смерть… Но лучше вернуться домой – толку гулять в таком настроении? Да и туманит меня конкретно. По левому «борту» хрустальной вывеской серебрится «Кристалл» – магазин драгоценностей, а проще магазин для буржуев – человек, выкидывающий бешеные деньги на сверкающие безделушки, стране бесполезен. Хотя, Ленка… Присматриваюсь к ее безымянному пальцу. Кольцо на месте. А то вдруг сняла сгоряча да зашвырнула в тартарары. Пятьдесят тысяч! Но это свадебное, так и быть, ей простительно…
– А ты знаешь. – Ленка неожиданно останавливается. – Француз, как ты его называешь, Шиллера ставить будет.
– Знаю.
– Он займет всех твоих актеров, и все…
– Что «и все»?
– И ты поймешь наконец-то, что все зря.
– Они соскочат – я в них верю.
– Ты слишком наивный.
– Ну и пусть. Этим я пока и спасаюсь.
– И что ты со своими «Одноногими» делать собрался? Тут Шекспир, Шиллер…
– Знаешь такой классический сюжет анекдота про англичанина, немца и русского?
– Не знаю, – возбужденно вскрикивает Ленка.
Сонные горожане, до этого дремлющие в ожидании автобуса под козырьком остановки, любопытствуют. Неужели мы такие громкие? Скорее, кажется, все пьяное одурение, выдержать бы часок – отпустит.
– Там, как бы англичанин и немец все правильно и отлично ни сделали бы, русский все равно их в дураках оставляет.
– При чем тут твои тупые анекдоты?
– При том что без самоиронии мне не выжить.
– Хочу шаурму, – резко и вздорно вырывается у Ленки.
– Шаурму? Да ты такую, как сама говоришь, дрянь не ешь.
– Не ем, а сейчас хочу! Почему ты не считаешь меня за человека?
– Э, Лен, постой.
– А я человек тоже, да! Хоть и женщина… Или женщина человеком, как и режиссером, быть не может? Да? Ты молодец, конечно, чистенький, все своим честным трудом добился, без образования – вышел в писатели из поселка своего гребаного, из семьи рабочих. А я – все по блату, москвичка, ВГИК с отличием закончила, режиссером стала, только благодаря тому, что папа у меня народный артист, мама народная артистка. Все по связям. Так все думают. И ты так думаешь! А так я бездарна, да? Сама по себе ничего не стою.
– Вроде я пьяный, не ты. Куда тебя заносит?
Новые возникшие из подворотен кривозубые ротозеи просовывают свои рожи меж прутьев забора. Перехрипываются друг с другом, да перекашливаются. На нас самая обычная одежда, но что-то, понятия не имею что, выдает в нас других людей. Стая бездомных собак нагло перебегает дорогу, большой и мохнатый лидер лает на деликатно объезжающее их авто.
– И ты же тоже считаешь, что я не могу быть режиссером, да? И все потому, что женщина!
Ветер поднимает с асфальта паруса