купить еду, – попросила Хьелль, когда Марек оторвался от работы.
Стейнер затачивал серп и лишь бросил на сестру мимолётный взгляд. Ей почудилась раздражённая складка между бровей. Однако он сразу отвернулся и вновь занялся лезвием.
– Торговля идёт плохо, и денег на мясо нет, – отозвался Марек. – Разве что на дешёвое.
Хьелльрунн кивнула, и ей в руку легла скудная горстка монет.
– Прости, – неловко пробормотал Марек. Он бесконечно стыдился, что не в силах накормить своих детей досыта.
– Ей не следует идти одной, – тихо заметил Стейнер. – Тут имперцы – мало ли.
Отец явно собирался возразить, но раздумал и, кивнув, вернулся к работе.
Брат с сестрой проскользнули в приоткрытые двери кузницы, и Хьелльрунн решилась заговорить.
– Извини за утро. Я не против твоих улыбок, просто сегодня я сама не своя.
Стейнер приобнял сестру за плечи, притянул к себе и, зарывшись лицом в спутанную копну волос, поцеловал в макушку.
– А чья же? Уж не моя ли?
– Я не то хотела сказать.
– Такая уж мне досталась сестра – сложная, угрюмая, нечёсаная и славная. Другой и не надо.
Хьелль невольно улыбнулась.
– Я извиняюсь, а ты говоришь «сложная и угрюмая»?
– А что надо сделать? – усмехнулся Стейнер, объятия теперь больше походили на стальной захват.
– Отпустить меня, дубина. Я, может, и нечёсаная, а ты – немытый.
Они шли петляющими мощёными улицами мимо приземистых домов и почти не встречали людей – немногие набирались храбрости выйти за порог.
– Тихо сегодня, – заметил Стейнер. – Все попрятались из-за этих солдат.
– Я дальше не пойду, – испугалась Хьелльрунн, чувствуя, что во рту пересохло, а к горлу подкатывает тошнота.
– Нельзя уступать их власти, Хьелль. Это Нордвласт – здесь сердце могучего севера! И как мы можем говорить про нашу силу, если трусим купить еду в собственном городе?
– Я боюсь вовсе не солдат, а Зорких.
– Без колдовской метки страшиться нечего, – возразил Стейнер, но Хьелльрунн уже наслушалась этого вдоволь. Недалёкие и заурядные жители Циндерфела любили бездумно повторять избитую фразу.
Стейнер замедлил шаг и украдкой взглянул на сестру.
– Утром ты сказала…
– Я просто разозлилась. Ничего колдовского во мне нет. Зорких я боюсь вовсе не из-за метки. Нетрудно догадаться, что эти дряхлые старики делают с девушками моего возраста.
Стейнер вздрогнул. Она отлично знала, что брат до сих пор воспринимал её, как десяти-одиннадцатилетнюю девочку. В свои шестнадцать в её теле пока не случились естественные для ровесниц перемены, и она чувствовала, будто застряла в детстве.
– Сходи-ка к Хокону, купи баранью шею или говяжью голень, – велел парень, пожимая плечами. – Не знаю, что из этого будет дешевле.
Он высыпал сестре в ладонь пару монет и приложил палец к губам – дескать, Мареку ни слова.
Вся лавка помещалась в одной комнате, заставленной чёрными