с некоторыми из них, в многоквартирном доходном доме в Зендлинге. Дом располагался неподалеку от лавки Джованни на Центральном рынке. Таким образом, мир Джованни Маркони замыкался в круге радиусом в несколько сотен метров. Здесь протекала его жизнь, семейная и деловая, причем отделить одно от другого едва ли было возможно.
Предоставив мужчинам заниматься детьми, Розария и дочери организовали во дворе фуршет. «Все эти окорока, салями, сыр и вино доставлены прямо из магазина деликатесов», – заверил Джованни. И с такой гордостью наложил мне полную тарелку, словно спасал от голодной смерти.
Он ни на секунду не оставлял меня одну. Мы устроились за столом во дворе. Вокруг носилась ребятня, размахивая пластмассовыми мечами. Джованни включил динамики, подсоединенные к «айподу», и двор огласила итальянская эстрада.
– Buono, eh?[48] – интересовался Джованни после каждого проглоченного мной кусочка и с такой надеждой заглядывал в глаза, словно приготовил эту салями собственноручно. – Это трюфели из Пьемонта… Традиция!
И это действительно было buono. Даже molto buono!
К нам подошла Розария с огромной тарелкой. Села рядом и тихо спросила:
– Скажи, папа когда-нибудь навещал тебя?
Я покачала головой.
– Madonna mia… – прошептала женщина и укоризненно посмотрела на мужа: – Как такое возможно…
Тот перебил ее, также шепотом. Какой-то просьбой, судя по интонации. Розария согласно хмыкнула и ушла. Джованни объяснил, что она отправилась за семейным фотоальбомом.
Когда женщина удалилась на достаточно большое расстояние, он наклонился ко мне.
– Как ты нас нашла?
Задумавшись на мгновенье, я пришла к выводу, что правильнее всего будет сказать правду.
– Ты знаешь Винсента Шлевица?
Лицо Джованни омрачилось. Круглые глаза сузились до щелочек.
– Нет… еще вина?
Не дожидаясь ответа, он встал и направился к столу за бутылкой. Я чувствовала себя провинившимся ребенком. Подошел Марко с тарелкой и спросил разрешения сесть рядом. Он улыбался. «Любовник-итальянец» оказался вполне привлекательным мужчиной, не лишенным самоиронии и отстоящим от Италии примерно на ту же дистанцию, что и я, только по другой причине.
Он называл родину предков насквозь коррумпированной банановой республикой, где не видел для себя будущего, потому и перебрался в Германию. Во всяком случае, способа честно заработать на жизнь, чтобы к тридцати годам не висеть у родителей на шее, в Италии у него не было.
Тут вернулся Джованни и объявил Марко, что желает поговорить со мной наедине. Марко подчинился – как младший старшему.
Джованни наполнил бокалы и тихо спросил:
– Так чего он хотел?
– Кто, Марко? – не поняла я.
– Винсент.
– Он действительно отец Винченцо?
Видит бог, мне нелегко далось произнести это имя вслух.
Джованни быстро осушил свой бокал.
– Disgraziato[49], – пробурчал он и еще некоторое время бормотал что-то, будто забыв о моем существовании, а потом вдруг