более подробно узнаём некоторые новые факты из его биографии.
По делу показываю: до 1885 года я учился и окончил среднее учебное заведение, т. е. Тверскую духовную семинарию. По её окончании был учителем в г. Старице около 10 лет. С 1896 года поступил столоначальником Тверского епархиального управления, служил также около 10 лет, после чего поступил в Московский университет, окончил его в 1912 году. Затем выбран кандидатом на судебную должность в Тверской окружной суд.
Пробыв в этой должности год, был назначен мировым судьёй в г. Луцк Волынской губернии, служил до 1917 года. После революции я переехал в Тверь и работал в милиции помощником начальника участка около двух месяцев, после чего как мировой судья я был снова призван в Луцк, где и пробыл с июля по август 1917 года. И с этого месяца до января 1918 года служил судьёй в Старице. С начала 1918 года, перебравшись в Тверь, поступил в Рабкрин инспектором, с 1921 г. работал в Губпрофсовете ответственным секретарём в суде.
В 1923–24 гг. – юрисконсульт Тверского электротреста, после чего некоторое время – в секретариате Губпрокуратуры, а с мая 1925 года перешёл в Коллегию защитников на ст. Оленино Ржевского уезда, и здесь, в Твери, до 1929 года.
Был исключён из Коллегии как сын служителя культа и как бывший мировой судья.
С тех пор я почти ничем не занимаюсь, кроме работы в течение двух месяцев на Рабфаке. Я отец троих детей. В Твери меня знают многие как бывшего члена Коллегии защитников, и поэтому до настоящего времени имеются обращения за юридической помощью: куда надо обращаться по тому или иному вопросу, написать заявление о восстановлении в избирательных правах и т. д., что выполняется мною безвозмездно.
Был я знаком с некоторыми служителями культа в Твери и, в частности, с Левановским, хотя я у него и он у меня не бывал и в церковной истории придерживаюсь Синодосветской ориентации. Также знаю и некоторых монашек, в частности Максимович, она ко мне обращалась. Я ей писал заявление о восстановлении в избирательных правах. Писал ли я ей ещё заявления – не помню, допускаю, что писал. Монахинь Вассу Герасимову и Аграфену Саратову не припоминаю. О том, что я вёл с посетителями какие-либо разговоры антисоветского характера, исключаю, так как посещал меня контингент посетителей для подобных собеседований по своему политическому уровню и общественному развитию для меня был неподходящий.
Больше добавить ничего не имею. Мощанский.
Допросил Успенский.
Его «дело № 924», шитое «белыми нитками», стремительно пополнялось всё новыми материалами. Маховик раскручивался, начались допросы свидетелей. Одним из них был Орлов Валерьян Евгеньевич. Вот что он сообщил.
Мощанского я знаю как проживающего со мной в одном доме. Соседи-квартиранты говорили, что к нему ходило много народа, в том числе священники и монахи. Он оказывал юридическую помощь, особенно лишенцам; к нему приезжал племянник-лишенец, которому он дал приют со всем скарбом, с коровой. Их раскулачили в деревне.
Я твёрдо убеждён, что он занимался