монастыря в Чернигове «открыл крышку фисгармонии – и полились протяжные серебряные звуки. Каждый превратился в слух и внимание. В мелодии, которая заполнила всего меня, звучало столько вопросов и обращений к кому-то, столько было ласковой тоски, что я готов был вот-вот зарыдать. Только потом я узнал, что в день пробы моего голоса регент сыграл одну из частей концерта Бортнянского „Всякую прискорбно еси, душа моя“. Перестав играть, он сказал: „Возьми вот эту ноту“. Серебряный голос фисгармонии наполнил всего меня. „О! это хорошо. Дискант, настоящий дискант“.
Но малыша взяли в певчие только через год. Запомнилась первая песня в Елецком монастыре, на хорах. „Пол там был каменный. Но вытертый за долгие годы ногами тех, кто здесь жил. Как глянуть – кругом ямки и долинки, ямки и долинки. Большие плиты укреплены цементом – и на этих местах пол не был стерт и образовывались как бы горные хребты, по которым ступаешь осторожно, чтобы не вывихнуть ногу…“
Жил он в Елецком монастыре, но ежедневно ходил за три версты в Троицкий собор петь на архиерейском служении, да еще и голодным. И тащил по полпуда нот. И все это за скромную монастырскую трапезу. По словам поэта, учеников-хористов часто срывали с уроков и отправляли петь на кладбище. Павел Григорьевич писал, что за выступления хористов „кто брал деньгами, а мы своими голосами отрабатывали себе за это право жить в общежитии и ходить на лекции в город в школу“. И так шесть лет. Пел, и учился, и плакал.
Регент хора поручал Павлу обучать нотной грамоте новичков. „Регент меня выделял среди других мальчиков-певчих. А может, и любил, – будет потом вспоминать Павел Тычина. – Ведь я был солистом, был исполатчиком (я раздавал всем ноты перед каждым пением вместе с двумя другими мальчиками: втроем дважды во время службы мы спускались с хоров вниз). Когда кто-то из новых мальчиков поступал к нам в хор, то регент после своей пробы, под скрипку, бросал мне по-деловому: „Тычина, обучи его нотам“. И я каждый день, гордый такой своей обязанностью перед регентом, звал новичка к могиле Глебова (так как там было наиболее уютно между кустами можжевельника) и там рассказывал, начертав на листочке ноты в дискант или альт. Так я обучал Чоботько, Трубенева, Копейку, своего брата Евгения и Григория Веревку…“
Начиная с 1901 года Павел Тычина посещал занятия в бурсе. Годы обучения в бурсе (1901–1907) были не только временем страданий, голода и бесправия. Учась там, Павел пел в хорах Елецкого, Успенского, затем Троицкого монастырей и хоре Народного дома. Позже, получив незаурядные навыки, он стал регентом-руководителем семинарского хора. Пение в хоре давало ему возможность зарабатывать на жизнь. На занятиях хоровым пением Павел проявлял себя способным учеником. В 1902 году после замены архиерея в Елецком монастыре хор мальчиков был распущен, Павла перевели в келью Троицкого монастыря (Чернигов). Условия жизни хористов в Троицком монастыре были тяжелыми: „Мы, хористы, пели там всего раз в неделю, а все остальные дни ходили учиться в школу… Меня определили было в бурсу… Наше обучение часто срывали,