вздрагивает, осеняет себя крестом. Ну что с этими мужиками поделаешь! Скажешь, что не по нраву, сразу гордыня вылезает так, что не оберешься. Один бригадиром быть не хочет, другой хочет, цепляется к каждому слову, не желает жить тихо, по-христиански. Единственные, кто еще не утерял спокойствия и трезвого ума, это женщины, да и то – надолго ли! По деревне уже ползут слухи, что вот-вот, совсем скоро проснется женская сознательность. Будем сидеть на длинных скамьях с платками на коленях, простоволосые, и слушать, чему учат партийцы. Не бойся Бога! Поди знай, вдруг скоро и мужей слушаться не надо будет, но что тогда получится, куда скатится мир? Ведь мужья-то женам подчиняться не станут, просто в домах будет больше ссор и ругани.
На солому свалены в кучу ящики и коробки, старые прялки и сломанные лампы, седла и хомуты, треснувшие квашни для теста, стеклянные бутыли и высохшие скукоженные сапоги, стулья без сидений и испещренные трещинами мутные зеркала, дырявые корзины и погрызенные крысами тулупы, что и до крысиных зубов уже никуда не годились; чердак в доме Архипа – это настоящая лавка чудес. Со стропил свисают старые сети – вдруг да пригодятся… Рядом с люком к балке прислонена домовина, которую сам Архип себе и смастерил на случай, если придется отправиться вслед за женой.
Здесь, среди барахла, копившегося веками, находится тайное святилище Богдана, куда он приходит даже в самый разгар зимы. Сидит в свете керосиновой лампы, уткнувшись носом в какую-нибудь книгу, – толстые, с дно чугунника, стекла очков помогают видеть только на расстоянии не дальше ладони от страницы. Белье на старой кровати без ножек воняет затхлостью, но Богдану это не мешает, он хочет одиночества и предпочитает, скорее, спать здесь, чем в переполненных комнатах.
Кровать стоит у чердачного окна. От остального помещения ее отделяет массивная книжная полка, которую не без усилий затащили наверх. На полке – книги на многих языках. Богдан пытается осилить все – чем сложнее язык, чем загадочнее выглядят буквы, тем сильнее притягивает его книга. Вот и сейчас сидит над «Oera Linda Boek». Вроде бы старонемецкий язык, но нет – Богдан отдал бы многое, чтобы понимать голландский. И помощи спросить не у кого. Коробейник, у которого он рыбу, копченый шпик и яйца на старые фолианты обменивает, об их содержании не имеет понятия, помнит лишь, что такого сорта книги пользуются в этом доме спросом.
Изданные в Тарту у Гроссманна «Адонизм» и «Картомантия», подшивка журналов Кружка научного оккультизма, «Монизм и оккультизм» Рудольфа фон Тишнера, «Орден Звезды Джи Кришнамутри» Н. В. Пушкиной, курс лекций «Личный магнетизм» Виктора Турнбуля, «Наука и оккультизм» Ника Мессера, «Экстаз и мистика» Э. Теннманна, «Полное руководство по чтению чужих мыслей» С. Флауэра, переведенная с санскрита на немецкий язык Леопольдом фон Шрёдером «Бхагавадгита», переведенные на эстонский Йоханнесом Питка книги «Душеполезные поучения» и «Маг Калиостро», труды Елены Петровны Блаватской на русском и английском языках… Никому не известно, в каких квартирах, сараях и антикварных запасниках коробейник находит эти книги и почему они столь важны для живого ума Богдана. Даже