стихи танцевал, как танцуют последнее танго, —
после ночи навзрыд, когда счёты с земным сведены…
Стая книжных страниц, высотою заоблачной планки,
танцевала, да так, что исподние были видны!
Белый стул танцевал, испомаженный кремом для тела,
и являл сухожилья кентавра, где было дано…
И открытого рта фуэте прямо в космос летело! —
по-немому, безгласно, как мим в чёрно-белом кино.
Замыканья щитка, как нейроны у публики в зале,
порождали разряд (и как следстие – взрыв и испуг!).
Провода оголённые боль и тоску танцевали,
что в запасе у гения были, как ром и мундштук.
Тренированным телом и мускулом выпуклым каждым
танцевал Тель-Авив на стихи о простуженных днях,
о простом одиночестве в небо идущих отважных,
кто стихи танцевал, кто парил на крылатых конях.
И остатки заплаканной обескураженной воли
на ступеньках, на выходе, вместе в пучок соберу, —
танцевали стихи моей собственной прожитой доли…
Я, как он, – напишу про окружность – и тихо умру.
Читаю Бродского…
Я Бродского читаю. День во мне
перемешался с ночью. Руки стынут…
И с жадностью вселенскою придвинут
чай обжигающий к губам. Как на огне,
как на поленьях адовых, душа,
читая строки, ёжится и стонет,
а взгляд – каким-то зреньем посторонним
с листа вбирает буквы, не спеша.
Чем так пленит и ранит монолог,
такой огромный и такой негромкий?
Я слышу, как струится голос ломкий,
и – мозг взрывает непевучий слог!
Читаю Бродского. Весь день, всю ночь, всю жизнь,
читаю, упиваясь словом каждым…
Войдя строкою в жизнь мою однажды,
до выхода в финале – удержись!
Не мантрой, не молитвой, а судьбой,
на вымученных родственных дорогах,
да поцелуем в темечко от бога
мечтаю оцерквлённой быть тобой…
Благославляю мысленно твой след,
и мессианским именем болею…
Читаю Бродского. Вот всё, что я имею
сквозь призму стран и строчек, зим и лет.
Гарвард
Я к нему прикоснулась на счастье! К ботинку
Джона Гарварда! То есть, не Джона[11]… Короче —
я ходила по парку тому, где картинки
воскрешали историю как бы воочью!
Вот прошли президенты Америки – восемь! —
что учились здесь храбрости, мысли и делу…
Здесь на лавочках в парках, в бостонскую осень,
претенденты всех будущих премий сидели!
Цвет науки, политики и Мельпомены[12],
основатели всех основных направлений:
в экономике, в жизни – врачи, бизнесмены,
основатели