производилась немалая часть боевой техники. Все волнения жестоко подавлялись. И в довершение всего начали снова открываться работные дома. У моего приятеля было полно клиентов. Он сказал, что мне повезло приехать в марте: летом Ламбет кишел насекомыми.
Вечером я для контраста увиделась с другой старой знакомой – женой банкира. Мы встретились в чайной – я сидела и смаковала запах кофе, чая, сигаретного дыма и стук костяшек домино. Хильда одолжила мне вечернее платье, и мы отправились на Стрэнд, в «Савой», который – как я шутливо сообщила подруге – был почти так же роскошен, как и «Лузитания». Мы заказали икру, крабов, грибной салат и бутылку рейнвейна. В «Савое» собрался обычный контингент – всевозможные прохвосты, развратники, девушки сомнительной морали и студенты с розовыми от выпивки щеками. Мы танцевали под музыку оркестра «Савой-Гавана» и разрешили себе поддаться очарованию симпатичных немецких офицеров.
Мне показалось, что в «Савое» довольно мало народу, но Хильда напомнила, что сейчас еще не сезон. Пока высший класс страдает от сквозняков в своих загородных особняках, но скоро начнется лето, и они наводнят Лондон. «Как насекомые наводнят Ламбет», – подумала я. В Британии, о чьей морали так пекся Марвин, осталось не так уж много развлечений. У нового правительства не хватило духу запретить алкоголь, но цены на него резко выросли за счет повышения налогов. Были запрещены занятия почти всеми видами спорта (хотя я и так спортом не увлекалась), кроме крикета, который Марвин считал «мужским», и футбола, в который теперь играли только военные в свободное от службы время. Но в Лондоне по-прежнему хватало мест, чтобы потратить деньги. Состоятельным людям, по словам Хильды, новый режим не принес особых хлопот – они могли жаловаться разве что на то, что в Англии снова развели диких кабанов, чтобы немцы могли охотиться на «швайне».
Между танцевальными номерами в зал пускали механического официанта. Перемещался он, конечно, не сам, зато у него были ловкие металлические щупальца, которыми он разливал напитки и даже смешивал коктейли. Конечно, это была марсианская технология – и довольно передовой способ ее применения. Возможно, за такими машинами было будущее – но мне все это казалось нелепым. Нарядные люди аплодировали и смеялись…
Мы забрались дальше в дебри Лондона. Пошли в танцевальный зал в Сохо, где американский ансамбль играл джаз – и танцы были не менее буйными, чем музыка…
Все это казалось ненастоящим, и чем сильнее я отдавалась этим глупым приключениям, тем менее реальными они ощущались. Все это напоминало театр кукол на склоне вулкана. Я продолжала думать о тех пронзительных словах, которыми Уолтер в своей Летописи передал настроение последних дней перед падением цилиндра, которые он провел в Уокинге вместе с Кэролайн: «Все казалось таким спокойным и безмятежным».
Я не стала рассказывать друзьям о том, что именно вызвало мой припадок на Примроуз-хилле. В мартовских сумерках, пока лондонские ребятишки играли у подножия колоссального механизма,