расскажи, а я подумаю, стоит ли оно того.
Шон накинул на плечи одеяло и приготовился слушать.
– Ловлю на слове, – согласился Дафф.
Он сделал театральную паузу.
– Родился я тридцать один год назад и был четвертым и самым младшим сыном шестнадцатого в роду барона Роксби – это не считая других, которые не дожили до совершеннолетия.
– Голубая кровь, значит.
– А ты сомневался? Посмотри на мой нос. И прошу тебя, не перебивай. Итак, довольно рано мой папаша, шестнадцатый барон, с помощью хлыста напрочь выбил из нас всякую естественную к нему привязанность. Детей он любил, но, как и Генрих Восьмой, абстрактно. Мы старались поменьше попадаться ему на глаза, и это превосходно всех устраивало. Как некое вооруженное перемирие. У нашего дорогого папочки в жизни было две великие страсти: лошади и женщины. В течение своих славных шестидесяти двух лет жизни он собрал неплохую коллекцию и тех и других. Последним предметом его, увы, так и не утоленного желания была моя пятнадцатилетняя кузина, кстати весьма смазливенькая, насколько я помню. Он каждый день брал ее с собой кататься верхом и, помогая садиться на лошадь и слезать с нее, лапал девушку где только можно. Она мне сама об этом, хихикая, рассказывала. Между тем папашкина лошадка, высоконравственное, достойное всяческих похвал создание, прервала его нечистоплотные домогания, лягнув папашу прямо в лоб – надо полагать, во время одной из таких трогательных манипуляций. Бедный папочка так и не оправился. Приключение так переменило его, что через два дня под скорбный трезвон колоколов и дружный вздох облегчения сыновей, а также соседей, у которых имелись дочки, его похоронили.
Даффорд наклонился и задумчиво поковырял палкой в костре.
– Все это было очень грустно. Я или кто-нибудь из моих братьев мог бы рассказать ему, что та самая кузина была не только хорошенькая, но еще унаследовала некоторые присущие нашему роду игривые инстинкты, которые она сумела развить поистине замечательным образом. И кому об этом знать лучше, чем нам? Мы были ее кузены, и тебе, надеюсь, известно, как это бывает между кузенами. В общем, отец так ничего и не узнал, и по сей день меня гложет некое чувство вины – мне следовало ему все рассказать. Он бы умер гораздо счастливее… Я тебе еще не надоел?
– Нет, продолжай. Полгинеи ты уже заработал, – засмеялся Шон.
– Безвременная кончина отца не принесла в моей жизни никаких чудесных изменений. Семнадцатый барон, мой старший братишка Том, как только получил титул, превратился в такого же отвратительного скупердяя, как и покойный отец. Представь, мне девятнадцать лет, карманных денег, которые я получал, на семейные хобби явно не хватает, и вот я сижу в старом родовом замке в сорока милях от Лондона, ковыряю замазку и давлю мух, моя чувствительная, тонкая душа изнывает в компании исключительно моих тупых братцев. Я не мог этого долго терпеть и уехал, зажав в потной руке трехмесячное содержание, которое я взял вперед, и слыша в спину прощальные напутствия братьев, которые долго еще звенели в моих ушах. Самое душещипательное из них было: «Писать письма не трудись».
Все